Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Бердяев говорил, что самое тяжелое жизненное впечатление – видеть, как меняются люди, изменяют самим себе под действием различных обстоятельств. В России важнейшим, пожалуй, из этих обстоятельств является власть. Человек, продвинувшийся ступенькой выше по служебной лестнице, в подавляющем числе случаев тут же меняется к худшему.

По этому поводу в России появилось даже специальное выражение – «административный восторг», употребленное Достоевским в «Бесах». Достоевский применил его по отношению к вокзальному кассиру. Я сам наблюдал случай подобной трансформации, когда одного рядового из моей роты произвели в ефрейторы: хоть он никем и не командовал, в отличие от всесильных сержантов, но заважничал чрезвычайно. Я даже фамилию его помню – Дронов.

Но и вне русских соотнесений существование иерархии выступает едва ли не законом природы, да и в самой природе наблюдается: известно, например, что в волчьей стае существует тонкая градация соподчинения.

В свете этой элементарной истины интересно смотрится проблема демократии: как тут всё это совмещается.

Памятным уроком для советских людей было одно место из «Одноэтажной Америки» Ильфа и Петрова: рассказывалось, как Форд в разгаре совещания казался чем-то смущенным; потом, извинившись, прервал говорившего и, подойдя к кому-то незначительному по чину, сказал: «Извините, мистер Смит, я забыл пожать вам руку». Ильф и Петров  не преминули отметить, что рабочая атмосфера в Америке характерна своей непосредственностью и отсутствием видимого чинопочитания.

С другой стороны известно: в корпоративной Америке нет демократии; эти слова стали чем-то вроде поговорки. Напряжения на работе существуют, и очень ощутимые. И вот для их посильного уменьшения придумали средство: совместное кашеварство. Об этом была большая статья в недавнем номере газеты "Нью Йорк Таймс" – в секции бизнеса, под названием «Кухонный нож как инструмент административного искусства».

Стали приглашать поваров из ближайших ресторанов и под их руководством в обеденный перерыв, а то и после работы совместно готовить еду: и начальство, и подчиненные. Градус настроения на работе заметно повысился, укрепился, как говорят в Америке, командный дух – непременное условие всякого успеха. Сделать из формальных отношений неформальные, сохранив нужную иерархию и требовательность по нисходящей, – важное достоинство босса. И этому способствует, оказалось, совместное обучение  нехитрым кухонным приемам: как ножом плашмя растолочь чеснок  или расчленить лук на решетке. В особенно хорошее настроение приходит команда, когда у босса перегорает бифштекс. Люди испытывают неподдельный восторг – назовите его, если хочется, административным.

Теперь осталось только организовать совместные походы в парную баню, которая, по Розанову, в смысле демократии много лучше английского парламента.

Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/374968.html

* * *

[Русский европеец князь Потемкин] - [Радио Свобода © 2013]

Григорий Александрович Потемкин (1739—1791) — самая яркая фигура из «стаи славной Екатерининских орлов» — влиятельнейший политик и всеевропейская известность при жизни, но сразу же после смерти подвергшийся многочисленным поношениям и едва ли не забвению. Забыть его, конечно, было невозможно, но старания к этому прилагались, особенно в советское время. Имя его не упоминалось в советских учебниках истории. Разве что на памятнике Екатерине II в Петербурге его нельзя было не заметить среди компании этих самых орлов, сидящих у ног императрицы. Было одно интересное исключение — фильм об адмирале Ушакове режиссера Михаила Ромма: он осмелился ввести Потемкина в сюжет фильма. Роль его исполнял выдающийся актер Борис Ливанов — и представил его, как и положено, — великолепным вельможей большого стиля. Но кроме этого случая, как мне помнится, других упоминаний Потемкина не было (впрочем, было: в одном из томов романа Вячеслава Шишкова «Емельян Пугачев»; понятно, что героем был Емелька, а не светлейший князь Потемкин).