Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Борис Парамонов: Как бы там ни было, в стихах Рембо очень явственно проступает его мизогиния, ненависть к женщинам. В его прозе – собрании коротких эссе под названием ''Озарения'' один из фрагментов, которые исследователи считают относящимся к реальному событию его жизни, Рембо пишет о неудачном опыте с женщиной, отождествляя себя с Основой – персонажем шекспировской комедии ''Сон в летнюю ночь'', превращенным под влиянием любви царицы фей Титании в осла:

Диктор: ''Всё стало мраком, превратившись в жаркий аквариум. Утром – воинственным утром июня – я стал ослом и помчался в поля, где трубил о своих обидах, потрясал своим недовольством, покуда сабинянки предместий не бросились мне на загривок''.

Борис Парамонов: В одном тексте ''Сезона в аду'' Рембо, считается, описывает в образе евангельской неразумной девы Верлена, а себя как ее инфернального супруга.

Лучший пример его мизогинии – стихотворение ''Венера Анадиомена'', в котором пенорожденная богиня любви предстает в образе уродливой проститутки, вылезающей из ржавой ванны:

Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,

Неторопливо поднимается сперва

Вся напомаженная густо и ни слова

Не говорящая дурная голова.

И шея жирная за нею вслед, лопатки

Торчащие, затем короткая спина,

Ввысь устремившаяся бедер крутизна

И сало, чьи пласты образовали складки.

Чуть красноват хребет. Ужасную печать

На всем увидишь ты; начнешь и замечать

То, что под лупою лишь видеть можно ясно:

''Венера'' выколото тушью на крестце…

Всё тело движется, являя круп в конце,

Где язва ануса чудовищно прекрасна.

Перевод тяжеловат, он страдает всеми недостатками сложившейся в России практики переводить силлабо-тоническими метрами даже те стихи, что в оригинале следуют иным образцам просодии. У французов нет силлабо-тоники. Их надо бы переводить в той метрической манере, которую выработал зрелый Бродский, тоже ведь ушедший как от гладких, так и корявых ямбов. И всё же Рембо поддается переводу – у нас появляется представление о его скандально-новаторской поэзии. Она жива не только своими ритмами, но и яркими визуальными образами, ясными и на чужом языке.

На русском языке есть полный Рембо, представленный в серии Литературные Памятники издания 1982 года. Чтобы протолкнуть этот проект, составителю и переводчику Н. И. Балашову пришлось не раз прибегать в сопроводительной большой статье и комментариях к советским идеологическим клише – например, сделать из Рембо поклонника Парижской Коммуны и утопического социалиста или утверждать адекватное претворение его новаторства в поэзии французского Сопротивления. Обычно тут называют два имени- Элюар и Арагон, но ведь оба – яркие представители сюрреализма 20-х годов, и вот сюда действительно можно вести Рембо. А если проецировать его на квази-политическое поле, то нужно поминать не Коммуну, а Май 1968 года во Франции. Антибуржуазность Рембо несомненна, но буржуа он понимает не в смысле Маркса, а в смысле Флобера. Рембо не социалист, а беспрограммный бунтарь, анархист. Тем не менее, повторяю, по этому советскому изданию можно составить более или менее ясное представление о Рембо, и не только о его стихах, но и об источниках его поэтики.

Составитель цитирует программный документ – письмо Рембо к Полю Демени:

Диктор: ''Писатели были чиновниками от литературы: автор, создатель, поэт – такого человека никогда не существовало!

Первое, что должен достичь тот, кто хочет стать поэтом, - это полное самосознание. Он отыскивает свою душу, ее обследует, ее искушает, ее постигает. А когда он ее постиг, он должен ее обрабатывать! Надо сделать свою душу уродливой, поступить наподобие компрачикосов. Представьте человека, сажающего и взращивающего на своем лице бородавки.

Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидящим.