Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Поэт превращается в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Он становится самым больным из всех, самым преступным, самым прОклятым – но и самым ученым из ученых. Ибо он достиг неведомого''.

Борис Парамонов: Это не только поэтика, но поистине программа новой чувственности, нового строя чувств, а точнее сказать - провозглашение хаоса как нового порядка. В терминах психоанализа – прорыв бессознательного и отдача на его волю. Рембо открывает для поэзии новые огромные пласты. Новация в том, что этот дионисический хаос он заковывает в строгую форму французского классического александрийского стиха. Да, собственно, это и не новое, а заново открытое вечное: синтез Аполлона и Диониса. Производится смелое обогащение поэтической тематики, и тогда появляются такие образы, как вышецитированная Венера или старый священник, тужащийся на горшке и возводящий глаза к небу (стихотворение ''На корточках''). Или – нельзя не процитировать – ''Искательницы вшей'' - само название которого бросает вызов поэтическому канону (цитирую перевод Бенедикта Лившица):

Когда на детский лоб, расчесанный до крови,

Нисходит облаком прозрачный рой теней,

Ребенок видит въявь склоненных наготове

Двух ласковых сестер с руками нежных фей.

Вот усадив его вблизи оконной рамы,

Где в синем воздухе купаются цветы,

Они бестрепетно в его колтун упрямый

Вонзают дивные и страшные персты.

Он слышит, как поет тягуче и невнятно

Дыханья робкого невыразимый мед,

Как с легким присвистом вбирается обратно -

Слеза иль поцелуй? - в полуоткрытый рот.

Пьянея, слышит он в безмолвии стоустом

Биенье их ресниц и тонких пальцев дрожь,

Едва испустит дух с чуть уловимым хрустом

Под ногтем царственным раздавленная вошь.

В нем пробуждается вино чудесной лени,

Как вздох гармоники, как бреда благодать,

И в сердце, млеющем от сладких вожделений,

То гаснет, то горит желанье зарыдать.

Исчерпывающий образ поэзии Рембо – самое знаменитое его стихотворение ''Пьяный корабль''. Пьяный корабль – это образ человека и поэта, освобожденного от тирании дневного сознания, рационального эго, отдавшегося потоку бессознательного. Это хаос, бросающий вызов культуре, рациональному, то есть буржуазному, строю жизни. Поэт готов вернутся в воды Европы, но единственный образ, его в ней привлекающий, – мальчик, пускающий по луже бумажный кораблик, а не торговые суда под всеми флагами.

Самого Рембо одно время было принято называть – поэт-ребенок. Дети вообще гениальны – поскольку ближе к источникам бытия, еще не отравленным артефактами культуры. Случай Рембо интересен тем, что эту инфантильную гениальность он сохранил в пубертатном возрасте, выразив ее в темах, вполне, так сказать, половозрелых. Удивительно то, что поэзия в его случае не удержалась как культурная установка, как школа слова. В романе Брюса Даффи ''Беззаконная жизнь Артюра Рембо'' Верлен говорит на его похоронах: ''Когда он вырос, дитя в нем умерло''. А вот что пишет Дэниел Мендельсон в ''Нью-Йоркере'':