Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Диктор:''Стало быть, я – Себастьян Найт. Я ощущаю себя исполнителем его роли на освещенной сцене, куда выходят, куда сходят люди, которых он знал, - смутные фигуры немногих его друзей: ученого, поэта, художника, - плавно и бесшумно приносят они свои дани; вот Гудмен, плоскостопый буффон с манишкой, торчащей из под-жилета; а там бледно сияет склоненная головка Клэр, пока ее, плачущую, уводит участливая подруга. Они обращаются вокруг Себастьяна - вокруг меня, играющего Себастьяна, - и старый фокусник ждет в кулисе с припрятанным кроликом; и Нина сидит на столе в самом ярком углу сцены, с бокалом фуксиновой жижицы, под нарисованной пальмой. А потом маскарад подходит к концу''.

Борис Парамонов: Этот заключительный парад персонажей напоминает гениальный финал ''Восьми с половиной'' Феллини. Вообще этот фильм – кинематографический аналог ''Себастьяна Найта'', там тоже подлинная жизнь художника – не жена и не любовница, а кино. Намеки на маскарад, на невсамделишность рассказанного присутствует и в самом тексте ''Себастьяна Найта'': например, Гудмен во время делового разговора носит черную маску.

И тут надо сказать о Нине – Нине Речной, той роковой женщине, которая якобы погубила Себастьяна. Это зов из его русского прошлого. Нина Речная тут же вызывает ассоциацию с Ниной Заречной из чеховской ''Чайки''. Это русская литература, от которой с болью отрывается Сирин, губящий сам в себе русского писателя: отнюдь не Нина его губит, Нина Речная – это тоже он, это он ''изменщик''. Она так же притворяется француженкой, как Набоков – американцем. Но у нее, говорит рассказчик, прекрасный французский язык, так что и не узнать в ней русскую. Но и у Набокова прекрасный английский, и в этом маскараде он вполне на месте.

В заключение нужно сказать, что ''Подлинная жизнь Себастьяна Найта'' – не только маскарад или цирк, это еще и шахматная партия. Найт по-английски – шахматный конь, Бишоп (фамилия Клэр) – слон, а Нина, в девичестве носившая фамилию Туровец, – само собой разумеется, ''тура'', ладья.  А весь роман – рокировка: превращение русского писателя в американского.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24314146.html

* * *

Анна Каренина и Джо Хилл

В Советском Союзе был популярен негритянский певец Пол Робсон, друг СССР. На всех его концертах звучала песня о Джо Хилле: "Вчера я видел странный сон: / Ко мне пришел Джо Хилл. / Как прежде, был веселым он, / Как прежде, полным сил". Так что понаслышке это имя все в СССР знали. Знали также, что Джо Хилл был профсоюзным активистом, членом организации Индустриальные Рабочие Мира и был в 1915 году казнен по приговору американского суда. Предполагалось, что как раз за эту профсоюзную деятельность - подробностей советским людям не сообщали.

На самом деле Джо Хилл был казнен за убийство бакалейщика при попытке ограбления. Главной уликой было то, что он сам был ранен в грудь – то есть бакалейщик оборонялся от грабителя. Этого оказалось достаточным, чтобы отправить Джо Хилла на смерть.

Существовало мнение, что дело было шито белыми нитками, что Джо Хилл пострадал невинно, - поэтому он и стал героем песни, которую пели и Пол Робсон, и Джоан Баэз, и Пит Сигер. Хорошая песня.

И вот сейчас историк Уильям Адлер обнаружил документ, ставящий точку в этом сомнительном деле и окончательно реабилитирующий Джо Хилла. Это письмо некоей Хильды Эриксон, написанное ею в 1949 году и отправленное профессору истории Обри Кану, который тоже работал над книгой о Джо Хилле, но потом оставил проект. Уильям Адлер нашел это письмо на чердаке в доме дочери профессора Кана.

Хильда Эриксон писала, что Джо Хилла ранил Отто Аппельквист – молодой человек, ухаживавший за ней и увидевший, что она явно предпочитает Джо Хилла. Он же на суде умолчал об этом, полагая, что серьезных против него улик нет и его в любом случае оправдают. (Например, выяснилось, что у бакалейщика не было оружия.)