Борька, я и невидимка

Я набрал пятый номер. Мне отвечают:

—  Бюро пропусков.

Я говорю:

—  Можно нам на завод пройти?

—  Кто говорит?

—  Костя.

—  Фамилия!

—  Фамилия — Шмель.

—  Как?

—  Шмель! — кричу я. — Насекомое такое знаете?

—  По какому вопросу?

—  Мы не по вопросу. Нам станки плохие прислали. Мы — к директору.

—  Передайте трубочку вахтеру.

Дежурный взял трубку, послушал. Потом говорит:

—  Товарищ Шмель, давайте паспорт.

Я говорю:

—  У меня нет паспорта.

—  А без паспорта я пропуск выписать не могу.

Ребята стоят и переминаются с ноги на ногу.

Дутов запыхтел.

—  Лучше пойдем пузырьки собирать. Еще успеем.

Если бы он про пузырьки не сказал, может быть, мы так на завод и не попали бы. Ушли бы — и все. Но ребята как услышали про пузырьки, прямо задрожали, будто их током дернуло. Кричат:

—  Никуда не пойдем!

—  Хоть до вечера будем ждать!

И я тоже решил: буду сидеть хоть до вечера. Потому что мы пузырьки собирать не пошли, и теперь нам без станков лучше в школу не ходить. Вообще-то Владик не ябеда. Он только все время носится как угорелый, а не жалуется. Но ведь и так его заметили, что мы не пришли. Сейчас, наверно, говорят: «Конечно… шестой „Г“… ничего удивительного». А мы ведь не для себя стараемся. Может быть, вся школа станков ждала. И шестой «Б» — тоже, хоть они пузыречники.

Я говорю дежурному:

—  Сами станки испорченные прислали и сами еще не пускаете.

А он говорит:

—  Про станки, ребята, я не знаю. А пускать не положено, если без заявки.

Мы вышли из проходной и стоим. Вика говорит:

—  Костя, а ты позвони директору.

Я отвечаю:

—  Сама позвони. Пусть он на тебя кричит, а я не хочу, что бы он на меня кричал. Я ведь не орел. Это ты, может, орел. Ты и звони.

Это я так сказал, потому что разозлился. А Вика просто под руку подвернулась. И еще мне было обидно, что я ничего придумать не мог.

—  А я позвоню, — сказала Вика.

Она опять зашла в проходную. А мы стоим, и нам даже разговаривать не хочется. Да еще дождик пошел. У нас в Ленинграде зимой всегда дождик идет. А Первого мая — снег…

Вдруг Вика выбежала из проходной.

—  Ребята, идем. Пропустили! Я с директором говорила — он всех пропустил.

На заводе во дворе я так головой вертел, что чуть под паровоз не попал. Там на рельсах паровозик стоял — маленький такой. То есть я не совсем не попал, а так… Если бы он ехал, то попал бы. Машинист мне пальцем погрозил. Значит, я все-таки мог попасть.

Когда мы подошли к зданию, где директор, у меня ноги стали какие-то слабые. Как тогда, на лыжах. Один бы я ни за что не пошел. Все кругом бегают, какие-то тележки ездят. И еще я думал, что директор нас сейчас орлами назовет и выгонит. У нас в школе все директора боятся. А этот, наверное, еще хуже.

На третий этаж мы поднимались медленно-медленно. Ребятам тоже как-то страшновато было. А я ведь еще впереди шел, чтобы не думали, что я струсил.

Я подошел к двери и открыл. А Борька меня подтолкнул, и я влетел прямо в комнату. Там сидела какая-то женщина. Около нее — четыре телефона. Но это я потом разглядел телефоны. Сначала ничего не разглядел. Женщина спрашивает:

—  Тебе кого нужно, мальчик?

Я говорю:

—  Ой, подождите, там еще ребята стоят.

И выскочил обратно. И дверь закрыл.

—  Ты чего толкаешься? — шепчу я Борьке.

А он тоже шепчет:

—  Я не толкаюсь.

Тут дверь открылась. Подошла эта женщина, посмотрела на нас и засмеялась.

—  Вот оно что. Ну, проходите. Сергей Васильевич вас ждет.

Она подвела нас к двери с табличкой: «Директор». Она от крыла дверь, и я зажмурится. Я думал, толстый меня сразу узнает.

—  Входите, не боитесь, — сказал директор.

Я открыл глаза и увидел директора. Он был не толстый. Это был совсем другой человек. И шея у него не толстая.

—  Ну, входите, что ж вы у двери топчетесь? Кто из вас Данилова?

—  Я.

—  Это с тобой я по телефону говорил?

—  Со мной.

—  Чего же вы от меня хотите?

Ребята молчали. И я молчал. Не знаю почему. Комната была очень большая. И ковер на полу большой. И вообще громко говорить было страшно.

—  Вот чудаки, — сказал директор. — Пришли и молчат. Вы садитесь.

Перед столом директора стоял другой стол, длинный. И возле него стулья. Мы сели на стулья.

—  Так в чем же дело?

А мы молчим.

—  Ну молчите, — сказал директор. — Я работать буду. А вы вспоминайте, зачем пришли.

Директор придвинул к себе бумаги и начал их черкать карандашом. Но я заметил, что он все время на меня поглядывает. Я сидел ближе всех, потому что первый вошел. Мне было видно, что он не пишет, а рисует. Он меня рисовал. Я сразу узнал, потому что он веснушки нарисовал на лбу и на носу. Только очень много — все лицо как рябое. Я вытянул шею, чтобы рассмотреть получше, а он спрашивает:

—  Похоже?

На самом деле было не очень похоже, но я боялся, что он рассердится, и говорю:

—  Очень похоже. Только веснушек много. У меня столько нет.

—  А я еще и те, что на затылке, поместил.

Ребята тихонько засмеялись. Они очень вежливо смеялись, просто шепотом. Я говорю:

—  На затылке не бывает.

—  Бывает, — сказал директор. — Вот будешь лысым, тогда увидишь.

Ребята засмеялись уже громко. У меня тоже немножко страх прошел. Я говорю:

—  А раньше у вас тут другой директор был?