Бородавки святого Джона

…Они расстались на улице. Савелий навязывался проводить Андрея, но тот твердо отказался – драться он больше не собирается. Зотов натужно засмеялся. Федор протянул Андрею клочок салфетки с криво нацарапанным номером телефона.

Андрей шел по улицам вечернего города, не узнавая его. Сияли витрины многочисленных магазинчиков и кафе, проворно шныряли желтые такси, вспыхивали разноцветные огни реклам. Город поменял лицо, а он, Андрей, и не подозревал об этом. Много ли разглядишь из окна машины?

Вечер был мягкий, теплый. Наверное, последний теплый вечер перед долгими холодами. Томительно тянуло дымом далеких костров – жители пригорода готовились к зиме, жгли палые листья и картофельную ботву на огородах. Сколько же он не бродил вот так по городу, подумал Андрей. Лет десять? Пятнадцать? Вдруг ему захотелось, чтобы Валерия была рядом… новая Валерия. Они, не торопясь, шли бы по вечерним улицам, вдали от любопытных глаз, и он рассказывал бы ей… о ней… о них.

– А что, – подумал он, подходя к дому, – почему бы и нет, вот возьму и вытащу ее…

Со скамейки у подъезда навстречу ему поднялась высокая женщина в черной одежде.

– Наконец-то! – сказала она неприятным резким голосом, и Андрей, чертыхнувшись, узнал в ней Венькину жену Киру. – А то я уже заждалась. Поздно гуляете, господин издатель. Что, домой не тянет?

Ее ироническое «господин издатель» всегда безмерно его раздражало. Кира смотрела на него громадными глазами, слабо блестевшими в темноте. Помада на губах казалась черной. Она была похожа на вампира, только что искусавшего жертву и напившегося ее крови. Киру в их компании не любили. За высокомерие, претензии на аристократизм, умение больно уколоть взглядом или словом, за презрение к незатейливым дачным развлечениям. Обычно она уединялась с книгой, не желая принимать в увеселениях участия, если Венька вдруг привозил ее к Андрею на дачу.

– Какого черта она притащилась? – шипела Лерка.

– Сидела бы дома, – подхватывала Стелка. – Балерина недоделанная!

Говорить Кира могла только на одну тему: о балете и о своей в нем роли, увы, несостоявшейся – преждевременное замужество… семья… сами понимаете. Всегда в черном, всегда увешанная массивными серебряными с бирюзой побрякушками, с гладко причесанными черными волосами, тонкая, высокая и злая, Кира казалась живым и страшноватым воплощением стилизованной готики.

«Вот тебя-то мне и не хватало для полного счастья», – подумал Андрей, отступая.

– Здравствуй, Кира.

– Поговорить надо, – приступила она к делу. – Здесь неподалеку есть кафе, пойдем, посидим.

Она не ответила на приветствие, в своем обычном высокомерном хамстве навязывая ему свою волю, и Андрей снова стал заводиться.

– Устал до чертиков, говори здесь, что у тебя? – Получилось грубо.

– Как хочешь, – процедила Кира сквозь зубы. – Пошли на свет! Вот! – Она протянула ему большой конверт. Андрей взял, вопросительно взглянув на нее. – Открой! – приказала Кира.

Он осторожно открыл конверт, достал несколько черно-белых, профессионально сделанных фотографий, поднес к глазам, стараясь, чтобы на них упал свет фонаря. На первой он увидел крыльцо собственной дачи и целующуюся пару – Лерку в чем-то коротком и полупрозрачном, похожем на ночную рубашку героини голливудского боевика, и… Веньку! Она привстала на цыпочки, он, обнимая ее, почти оторвал от крыльца. Трогательная сцена прощания, видимо. На следующей – те же лица за столиком в кафе низко склонились друг к другу, почти уперевшись лбами. На третьей – на палубе пустого прогулочного катера. Он обнимает Лерку, ее голова лежит у него на плече. Больше Андрей смотреть не стал. Он остервенело запихнул фотографии обратно в конверт, сунул его во внутренний карман пиджака.

– Я хотела поговорить с твоей женой, – прошипела Кира злобно, – но сейчас это, видимо, бесполезно. Есть все-таки Бог на свете! Твоя жена испорченный до мозга костей человек, падшая женщина, для которой не существует ничего святого.

Черные губы ее выплевывали слова, брови играли, ноздри раздувались. Маленькое личико не вмещало богатой мимики и казалось резиновым. Она напоминала ведьму из мультфильма – вся гротеск и карикатура. Андрей смотрел на нее в тупом оцепенении. Он вдруг почувствовал страстное желание сомкнуть пальцы на ее жилистой шее, почувствовать замирающее биение пульса, тяжесть оседающего тела… Он представил, как отбрасывает ее от себя, еще теплую… как звякают об асфальт серебряные побрякушки… и очнулся, словно от толчка. Сглотнул слюну, глубоко вздохнул, прогоняя наваждение. Она еще что-то говорила, но он уже не слышал, летел наверх через две-три ступени, с силой захлопнув за собой входную дверь подъезда…