Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии

Гаркнуть, топнуть и пойти.

Чёрт ли в тайнах идеала,

В романтизме и в луне,

Как усатый запевала

Запоет о старине!

Буйно рвется стих твой пылкий,

Словно пробка в потолок,

Иль «Моэта» из бутылки

Брызжет хладный кипяток.

С одного хмельного духа

Закружится голова,

И мерещится старуха,

Наша сверстница Москва.

Не Москва, что ныне чинно,

В шапке, в теплых сапогах,

Убивает дни невинно

На воде и на водах,

Но двенадцатого года

Весела́я голова,

Как сбиралась непогода,

А ей было трын-трава!

Но пятнадцатого года

В шумных кликах торжества

Свой пожар и блеск похода

Запивавшая Москва!

Весь тот мир, вся эта шайка

Беззаботных молодцов

Ожили, мой ворожайка,

От твоих волшебных слов!

Силой чар и зелий тайных

Ты из старого кремня

Высек несколько случайных

Искр остывшего огня.

Бью челом, спасибо, дядя!

Спой еще когда-нибудь,

Чтобы мне, тебе подладя,

Стариной опять тряхнуть!

1832

Эперне

(Денису Васильевичу Давыдову)

<…>

II

Так из чужбины отдале́нной

Мой стих искал тебя, Денис!

А уж тебя ждал неизменный

Не виноград, а кипарис.

На мой привет Отчизне милой

Ответом скорбный голос был,

Что свежей братскою могилой

Дополнен ряд моих могил.

Искал я друга в день возврата,

Но грустен был возврата день!

И собутыльника и брата

Одну я с грустью обнял тень.

Остыл поэта светлый кубок,

Остыл и партизанский меч;

Средь благовонных чаш и трубок

Уж не кипит живая речь.

С нее не сыплются, как звезды,

Огни и вспышки острых слов,

И речь наездника – наезды

Не совершает на глупцов.

Струей не льется вечно новой

Бивачных повестей рассказ

Про льды Финляндии суровой,

Про огнедышащий Кавказ.

Про год, запечатленный кровью,

Когда, под заревом Кремля,

Пылая местью и любовью,

Восстала Русская земля.

Когда, принесши безусловно

Все жертвы на алтарь родной,

Единодушно, поголовно

Народ пошел на смертный бой.

Под твой рассказ народной были,

Животрепещущий рассказ,

Из гроба тени выходили,

И блеск их ослеплял наш глаз.

Багратион – Ахилл душою,

Кутузов – мудрый Одиссей,

Сеславин, Кульнев – простотою

И доблестью муж древних дней!

Богатыри эпохи сильной,

Эпохи славной, вас уж нет!

И вот сошел во мрак могильный

Ваш сослуживец, ваш поэт!

Смерть сокрушила славы наши,

И смотрим мы с слезой тоски

На опрокинутые чаши,

На упраздненные венки.

Зову – молчит припев бывалый;

Ищу тебя – но дом твой пуст;

Не встретит стих мой запоздалый

Улыбки охладевших уст.

Но песнь мою, души преданье

О светлых безвозвратных днях,

Прими, Денис, как возлиянье

На прах твой, сердцу милый прах!

1854

Поминки по Бородинской битве

I

Милорадовича помню

В битве при Бородине:

Был он в шляпе без султана

На гнедом своем коне.

Бодро он и хладнокровно

Вел полки в кровавый бой,

Строй за строем густо, ровно

Выступал живой стеной.

Только подошли мы ближе

К средоточию огня,

Взвизгнуло ядро и пало

Перед ним, к ногам коня,

И, сердито землю роя

Адским огненным волчком,

Не затронуло героя,

Но осыпало песком.

«Бог мой! – он сказал с улыбкой,

Указав на вражью рать, —

Нас завидел неприятель

И спешит нам честь отдать».

II

И Кутузов предо мною,

Вспомню ль о Бородине,

Он и в белой был фуражке,

И на белом был коне.

Чрез плечо повязан шарфом,

Он стоит на высоте,

И под старцем блещет ярко

День в осенней красоте.

Старца бодрый вид воинствен,

Он средь полчищ одинок,

Он бесстрастен, он таинствен,

Он властителен, как рок.

На челе его маститом,

Пролетевшею насквозь

Смертью раз уже пробитом,

Пламя юное зажглось.

Пламя дум грозой созревших,

В битве закаленных дум,

Он их молча вопрошает

Сквозь пальбу, огонь и шум.

Мыслью он парит над битвой,

И его орлиный взгляд

Движет волею и силой

Человеческих громад.

И его молниеносцы

Ждут внимательно кругом,

Чтоб по слову полководца

Зарядить крылатый гром.

От вождя к вождю обратно

Мчатся быстрые гонцы,

Но иного безвозвратно

Смерть хватает на лету!

Против нас дружины, ужас

Завоеванных земель,

Записавшие победу

С давних лет в свою артель;

Славой блещущие лица

И в главе их – вождь побед,

Гордым солнцем Аустерлица

Загоревшее лицо.

Но бледнеет это солнце

И течет на запад свой,

А взойдет другое солнце

Над пылающей Москвой.

И впервые в грудь счастливца

Недоверья хлад проник:

Так с учителем заспорил

Седовласый ученик.

К острову Святой Елены

Здесь проложен первый шаг,

И Кремля святые стены

В казнь себе усвоит враг.

День настал! Мы ждали битвы,

Все возрадовались ей:

Шли давно о ней молитвы

Приунывших усачей.

И на пир веселый словно

Каждый радостно летит,

Будь у каждого три жизни,

Он всех трех не пощадит.

Никогда еще в подлунной

Не кипел столь страшный бой:

Из орудий ад чугунный,

Разразившись, поднял вой;

Целый день не умолкает,

Извергая смерть кругом;

Строй за строем исчезает

Под убийственным огнем.

Но пылают мщенья гневом

Снова свежие ряды,

Свежей кровью и посевом

Смерть плодит свои бразды.

Словно два бойца во злобе,

Набежала рать на рать;

Грудью в грудь вломились обе,

Чтоб противника попрать.

Но победа обоюдно

То дается нам, то им;

В этот день решить бы трудно,

Кто из двух непобедим.

Крепнет боевая вьюга,

Всё сильней растет она,

И вцепившихся друг в друга

Разнимает ночь одна.

Грозный день сей Бородинский

Им и нам в почет равно.

Славься битвой исполинской,

Славься ввек, Бородино!..

1869