Бородинское поле

первого эшелона, опустил такое привычное, любимое им

слово, после некоторой паузы продолжал: - солдат великой

Германии. Мы выполним приказ фюрера и не отступим ни на

один сантиметр...

Ему хотелось говорить еще и еще возвышенные и

клятвенные слова, хотелось сказать о том, что вверенный ему

полк не допустит позора, но перед глазами так еще зримо

стояла картина бредущих без оружия, раненых и

обмороженных, морально подавленных солдат, и он решил,

что лишние слова могут снизить весомость сказанного.

Не заезжая в штаб, полковник прямо из второго

батальона направился на свой НП, расположенный на

косогоре менее чем в полукилометре от КП. Отсюда в этот

ясный морозный солнечный день далеко просматривался

правый фланг обороны полка - там находился сейчас первый

батальон, - хорошо был виден и передний край до самых

окопов первого эшелона, оставленных прошлой ночью

соседним полком и занятых русскими.

Полковник наводил окуляры стереотрубы именно на эти

окопы, старался рассмотреть того грозного и сильного

неприятеля, который опрокинул и обратил в бегство целый

полк. По его мнению, наступающие должны были иметь по

меньшей мере пятикратное численное превосходство. Но, как

ни всматривался полковник в занятые русскими окопы, не

находил там сколько-нибудь значительного оживления.

Отдельные позиции казались и вовсе пустыми, и это наводило

Густава Гуттена на злые и укоризненные мысли по адресу тех

своих собратьев по оружию, которые столь поспешно

отступили, не приняв боя совсем малочисленного неприятеля.

"Просто не разобрались ночью, поддались панике и бросили

позиции, позорно бежали", - думал полковник, а вслух сказал,

не отрывая глаз от стереотрубы:

- Надо контратаковать. Немедленно. Русских там

небольшая горстка, головной отряд. Посмотрите, Август.

Адъютант смотрел в стереотрубу и находил, что

полковник прав: надо контратаковать.

Гуттен по телефону связался с командиром дивизии,

доложил обстановку и высказал свои соображения.

- Вы уверены, что ваша атака будет успешной? - с

нотками легкой иронии спросил командир дивизии.

- Абсолютно, господин генерал. Русские не успели

закрепиться, они измотаны ночным боем, обессилены, к тому

же их там немного. Судя по всему, меньше полка, - ответил

Гуттен.

- Ошибаетесь, полковник. - В голосе командира дивизии

слышалось раздражение. - Вы плохо знаете обстановку.

Русские вклинились в наши боевые порядки на правом фланге

дивизии. Они пытаются сделать прорыв и выйти в район

Двориков.

Командир дивизии умолк, и Гуттен решил

воспользоваться паузой и убедить генерала в разумности

своего предложения.

- Наша атака вынудит русских, господин генерал,

отказаться от наступления на правом фланге дивизии. Я

атакую их двумя батальонами, и мои солдаты, господин

генерал, преисполнены наступательного духа. Я уверен в

успехе.

Настойчивость командира полка понравилась генералу, а

его предложение контратаковать здесь и этим самым сорвать

или хотя бы на время приостановить наступление советских

войск на правом фланге казалось соблазнительным, хотя

командир дивизии понимал все плюсы и минусы предложения

Гуттена. Его пугали минусы: а что, если контратака

захлебнется и русские на плечах Гуттена ворвутся на позиции

второго эшелона? Это грозит неминуемой катастрофой,

разгромом всей дивизии. Генерал все еще не хотел

согласиться с мыслью, что ночной разгром двух полков его

дивизии - это уже и есть если не полная катастрофа, то начало

ее. Удрученный и подавленный сдачей противнику позиций

первой линии, командир дивизии как утопающий за соломинку

готов был ухватиться за любое более или менее здравое

предложение. В то же время он боялся рисковать. А

разрешить Гуттену контратаковать - означало идти на такой

риск. В случае неудачи оставалось единственное - пустить

себе пулю в лоб. Но идея задержать наступление русских на

правом фланге дивизии контратакой здесь, на участке полка

Гуттена, была заманчивой, и генерал зло сказал в телефон:

- Контратаковать будет тот, кто оставил свои позиции.

Пусть вернут утерянное, кровью смоют свой позор. А вас,

полковник, я благодарю за верность фюреру и Германии. Да

поможет вам бог.

Гуттен надеялся не столько на бога, сколько на боевой

дух и свежие силы своего полка. Сказал приподнято:

- На участке моего полка русские не пройдут! Герои Сера

не опозорят германского оружия!

Гуттен передал трубку телефонисту и напряженно

уставился на своего адъютанта, словно хотел ему что-то

сказать. С тех пор как лейтенант Кольб спас полковнику жизнь

в битве на реке Сер, в отношениях между командиром полка и