Бородинское поле

Кольб. Неподвижное плоское лицо его сделалось мертвенно-

бледным, блуждающие глаза выражали испуг, недоумение и

немой вопрос. Полковник стоял выпрямившись, он хорошо

владел собой. Сказал твердо и уверенно:

- Русская реактивная артиллерия.

Для него, как и для Кольба, это было первое знакомство

с прославленной "катюшей". Залп наших PC накрыл

атакующего противника. Но вражеские солдаты не исчезли, как

это вначале почудилось полковнику и его адъютанту. Они

просто попадали в снег, многие замертво, и сверху их

прикрыла поднятая взрывом снежная пороша. Лишь направив

стереотрубу на то место, куда легли снаряды "катюши",

полковник увидел, как офицеры пытаются поднять солдат и

заставить их продолжать атаку. Чутье бывалого воина

подсказывало Гуттену, что атака захлебнулась и ушедшие

вперед девять танков с ротой пехоты едва ли сумеют вернуть

утерянную ночью позицию, но он никак не хотел смириться с

тем, что эту позицию уже невозможно вернуть. Идея поднять

свой полк в атаку становилась навязчивой. Он твердо верил,

что его полк при поддержке девяти танков сумеет выбить

русских из окопов и обратит их в бегство, подобно тому, как они

прошедшей ночью обратили в бегство немецкий полк. Он

приказал Кольбу соединить его с командиром дивизии. Он

доложит обстановку и предложит свое решение - поддержать

атаку. Генерал поймет и разрешит.

Кольб долго не мог дозвониться до штаба дивизии. А

события тем временем развивались стремительно и круто.

Наблюдая за полем боя, полковник видел, как достигший

русских позиций головной немецкий танк загорелся, как потом

откуда-то, точно из-под земли, взмыли советские штурмовики.

Они прошли на бреющем полете над танками с востока на

запад, с грохотом и свистящим гулом пронеслись над

наблюдательным пунктом Гуттена, вынудив денщика

инстинктивно съежиться и пригнуться, что вызвало

презрительную усмешку лейтенанта. Когда самолеты скрылись

за темно-серой кромкой дальнего леса, полковник опять

посмотрел в стереотрубу и увидал уже не один, а четыре

горящих танка. Два танка повернули назад, а сопровождавшая

их рота врассыпную побежала обратно. Какое-то странное,

непонятное движение происходило и там, где под залпом

"катюш" залегли две роты немецких солдат. Не вставая с

земли, они шевелились, суетились, но не шли ни вперед, ни

назад. Теперь Гуттен понял, почему генерал не разрешил его

полку атаковать: не было шансов на успех. А лейтенант все

еще названивал в штаб дивизии, пока полковник не сказал

мягко и вежливо:

- Хватит, Кольб, оставьте их в покое.

- Наверное, линия повреждена, - решил лейтенант и

отошел от телефона.

- Вероятно, - согласился полковник негромко и вяло. Он

уже пожалел, что пошел на НП, но возвращаться сейчас на КП

было небезопасно. Не приказал, а вежливо попросил

адъютанта: - Соедините меня с первым батальоном.

Когда к телефону подошел комбат, полковник попросил

доложить обстановку.

- На левом фланге, господин полковник, наступают наши

танки с пехотой, - начал комбат сиплым деревянным голосом.

- Вернее, отступают, - грубо перебил его командир полка.

- Именно так, господин полковник. Четыре наших танка

горят. Еще два, кажется, повреждены.

- Это я вижу, - опять нетерпеливо перебил полковник. -

Что у вас происходит на правом фланге?

Гуттену не довелось услышать ответ командира первого

батальона. Все, что запомнилось ему в этот миг:

оглушительный треск, от которого, казалось, лопнули ушные

перепонки, и волна горячего воздуха, ударившего в лицо и

грудь, да так сильно, что он не устоял на ногах и, отброшенный

в сторону, прижался к стене блиндажа. В первый момент он не

ощутил боли. Совершенно не почувствовал. Он силился

понять, что произошло, и первое, на что обратил внимание,

была телефонная трубка с оборванным шнуром, которую он

продолжал держать в руке. Эта телефонная трубка с

болтавшимся проводом, такая нелепая, бессмысленно-

ненужная, сразу вернула его к действительности. Стало ясно

все, что случилось. Он с отвращением швырнул телефонную

трубку и в этот же самый момент ощутил острую, колющую

боль в области правого бедра. От нестерпимой боли, которой

ему никогда в жизни не приходилось испытывать, полковник

прикусил нижнюю губу, чтоб только не вскрикнуть, и закрыл

глаза. Острая боль, казалось, на какое-то время ослабла,

притупилась, и он открыл глаза, увидел над собой клочок

синего, ясного неба, а перед самым лицом заснеженное,

вывороченное взрывом бревно. Там, где стояла стереотруба,

под обломками, засыпанными снегом и землей, что-то

шевелилось. Полковник почувствовал головокружение,

негромко позвал адъютанта:

- Август. . - и сделал попытку приподняться.