Бородинское знамение

Павел сунул руку под крышку стола и сделал такое движение, как будто что-то отрывает. И действительно, он оторвал клейкую ленту и вытащил небольшой, остро заточенный нож. Удерживая ножик левой рукой, большим пальцем правой он чиркнул по лезвию. Показалась кровь. Павел облокотился левой рукой о стол так, что нож оказался прямо перед Кирой, и кивнул на него. Кира сжала правую руку в кулак, выставив большой палец, и тоже провела им по кончику ножа, разрезая кожу. Павел бросил нож на стол и крепко ухватил левой рукой Кирино правое запястье:

– Теперь подумай о том же, о чем и я: что случилось с твоей мамой? Поняла?

– Да.

Павел дал ей пару секунд, а потом прижал свой кровоточащий палец к Кириному.

***

Лестница, очень крутая лестница. Маленькая Кира боится спускаться по ней одна. Каждая ступенька дается ей с трудом – отсюда так легко скатиться! Дедушка не разрешает ей ходить тут без мамы. Мама? Где мама? Холодно. Темно. Но Кира знает дорогу. Вот она спускается ниже, еще ниже. Где-то тут должна быть дверь. А, вот она! Дверь приоткрыта! Кира сначала осторожно заглядывает, а потом заходит в комнату. Как здесь светло! Мама стоит перед зеркалом. Большое зеркало, маму в нем видно всю, даже туфельки видно. Ее светлые волосы падают ниже колен, струятся по плечам, загораживая от нее дочку. Мама отражается в зеркале. Но как-то странно. Искаженно. Пахнет цветами. На столе стоит ваза с пионами. Это любимые мамины цветы. Кира старается подойти к маме как можно тише. Мама не слышит Кириных шагов. Мама сама делает шаг. В зеркало! В кривое зеркало! Как страшно!!!

* * *

– Страшно, мне страшно! Мама, пожалуйста! Не уходи!

Она очнулась. Он стоит на полу на коленях: волосы всклокочены, лицо мокрое, руки холодные. Он прижимает ее голову к своей груди, она слышит, как стучит его сердце, как неровно он дышит. Она высвобождается из его рук. Свечи потухли. Они сидят на полу в темноте.

– Мама ушла от меня в зеркало. Свет погас. Я больше ничего не помню. Прости.

– Я видел. Это ты меня прости. Я не ожидал такой сильной реакции.

– Теперь еще хуже. Теперь я вспомнила. Теперь я буду сомневаться.

– Это и был портал, понимаешь? Зеркала ими часто бывают. Я читал. Прости, Кира.

– Нечего прощать. Нам ведь нужна правда!

– Правда в том, что «хондрит», который изучала твоя мать, видимо и есть тот самый бородинский метеорит. У них же была целая лаборатория, секретная, как я понял. Ты знаешь об этом?

– Знаю. Но очень немного. Папа, по совету дяди Семена, ограждает меня от травмирующей информации. Так они говорят. Павел!

– А?

– Если твоя кровь смешивается с кровью другого человека, к нему возвращается память? И ты это видишь?

– Типа того. Это мой дар.

– И как ты этим даром пользуешься?

– Никак. Сейчас был только третий раз.

– А первые два?

– Первый раз вышло случайно. Подрался в начальной школе, в семь лет еще. Содрал кожу на костяшках, а потом заехал Димону в нос. Кровь смешалась. И я как сквозь стекло увидел его с собакой, боксером. Я спросил, зовут ли его собаку Нокаут. Димон сказал, что да. Он так обалдел, что мы сразу же и помирились. За драку нас отвели к директору, вызвали родителей. По дороге домой я поинтересовался у мамы, что это я такое умею. Она перепугалась. Нажаловалась папе. Папа меня тогда здорово отчитал! Но и объяснил. Порезал палец, как мы сегодня. И мне велел порезать. И я увидел его первую драку в детстве. Вот и все. Папа сказал тогда, чтобы я был осторожен. И не злоупотреблял своим даром, потому что…

– Потому что есть неизведанные людьми силы, которые могут заставить тебя употреблять твой дар во зло.

– Откуда ты знаешь?

– Мне папа тоже это говорил.

– У тебя тоже есть дар?!

– Нет. Он говорил о маме. У нее был дар внушать любовь, а злые силы…

– Тьфу! Осточертели они мне все со своей любовью!

Павел вскочил на ноги, поднял оба стула и подал руку Кире, помогая ей встать:

– Ты чего дрожишь? Холодно?

– Ужасно!

– Бери свечи, давай спустимся вниз, затопим камин. И прихвати тетрадь!