Он поискал глазами дочуркин взгляд в зеркале заднего вида. Его всегда поражало, что Кира считает себя дурнушкой. Отцу нравилось смотреть на ее открытое лицо с правильными чертами, светлые волосы (подстриженные много короче, чем с отцовской точки зрения должна носить девочка), черные брови и гагатовые глаза. Верно говорят – вылитая мать!
Дочь свернулась калачиком и сделала вид, что не слышит. Петр закрыл окно и попытался прибавить газу, но то был самый кошмарный участок дороги, и «субару» нервно запрыгала на ухабах. Кира охнула, едва не слетев с сиденья, и снова села как положено. Ехать оставалось около сорока минут. Если не пойдет дождь…
Дом стоял неосвещенный. Дождь кончился, не успев начаться. Небо расчистилось, и проступили звезды. Петр зарулил во двор, подивился тому, что не слышно привычного хриплого лая Дружка, и, заглушив мотор, выбрался из машины. Теперь, когда он выключил фары, окружающее стало четче, из темноты проступили яблони, куст отцветшей сирени, ростки на грядках… Он запнулся и чуть не свалился в огромную клумбу с пионами – огромными белыми, розовыми и темно-фиолетовыми цветами, источавшими невообразимый аромат. Петр потянулся, вдыхая прохладный свежий запах, и поднял лицо к небу. Ему вдруг отчаянно захотелось закричать, запрыгать, замахать руками. Позвать во весь голос. Ее – единственно любимую: «Лариса! Лара! Ларочка! Я здесь! Я тут! Вот он я! Привет!» Но это могло бы потревожить мать, она, наверное, спит…
– Петя! – послышался громкий шепот со стороны дома. – Петруша, ты? Приехали? Кируня где? А?
Разворачиваясь «к лесу задом, к избе передом», Петр Егорович все-таки напоследок махнул звездному небу, а потом шагнул к порогу и крепко обнял мать.
– Ну, здравствуй, здравствуй, сынок! – Варвара Нефедовна похлопала его по спине. – А внучка-то где?
– Уснула в машине.
Кира не проснулась, когда отец осторожно вытащил ее из машины и перенес в дом. Она не слышала, о чем взрослые до рассвета переговаривались за столом. Не слышала, как на рассвете отец завел автомобиль и уехал. Не слышала, как бабушка Варвара тихонько вздыхает над ней, стоя у изголовья кровати.
Засыпая накануне, Кира Кроль мечтала превратиться в Спящую красавицу и, подобно сказочной принцессе, проспать бесконечные грядущие века испорченных каникул.
Мишка
Утром Кира отправилась к речке Колочи. До самой-то речки было недалеко, но имелась одна трудность – спуск. Довольно крутой, обрывистый спуск. Он же – обратный подъем. Бабушка Варвара рассказывала Кире, что раньше деревенские бабы ходили на Колочь стирать. И зимой тоже, в проруби, бррр!
Когда Кира, пару раз зацепившись за торчащие из земли корни, добралась до мостков, она увидела, что удобное место занято каким-то мальчишкой с удочкой. Услышав шорох шагов, мальчишка обернулся. Он был белесый, кучерявый, голубоглазый и курносый. Симпатичное личико не позволяло определить его возраст: ему можно было дать как одиннадцать, так и девять. Коренастый, босоногий и деловитый, он разглядывал Киру как какое-нибудь чудо-юдо из сказки.
– Привет! – бросила Кира, стараясь не выказывать раздражения от того, что он оккупировал лучшее место у воды.
– Привет! – маленький удильщик шмыгнул носом, открыл рот, закрыл, опять открыл и, наконец, выпалил: – Ты кто?
– Кира Кроль.
– Ты бабуси Вари внучка, да?
– Ага, – отозвалась Кира.
– Я тут все фамилии знаю, – затараторил он. – Кроль – это бабуся Варя, Лисицын – мой дед, а я – Лисицын-внук. Смешно, да?
– Смешно, – согласилась Кира. – Так ты Михаил Лисицын?
– Ага, – откликнулся тот, – Только меня все Мишкой зовут!
Непосредственный Мишка перестал раздражать Киру. Она вспомнила одно из писем Варвары Нефедовны, в котором говорилось, что сын деда Лисицына, очевидно, Мишкин отец, и его жена погибли несколько лет назад. Лисицын-внук вдруг подскочил, резко рванул удочку, покачнулся и шлепнулся на попу. В воздухе мелькнула серебряная полоска, раздался всплеск.
– Ч-ч-ч-черт! – выругался горе-рыбак. – Сорвалась!!!
Кира смеялась в голос. Мальчик сначала недоуменно смотрел на нее, а потом и сам расхохотался. Отсмеявшись, он начал собирать свои пожитки: ведерко с уловом, удочку, банку с червями.
– Пошли отсюдова, – со знанием дела сказал он Кире, – клевать сегодня уже не будет, а у меня два яблока из усадьбы есть!
Они сидели на траве под обрывом. Мишка действительно угостил Киру яблоком, по-джентльменски дав ей выбрать. Яблоко было прошлогоднее, морщинистое, ватно-рыхлое и очень сладкое. Кира немедленно захотела пить, но лезть наверх, чтобы хлебнуть воды… не возвращаться же потом! Она зашвырнула огрызок в траву. Мишка слопал все яблоко без остатка, облизал пальцы, обтер руку о штанишки, глянул вверх и громко сказал:
– Ого! Пал Палыч едет!