Бородинское знамение

– Здравствуйте, бабуся Варя! – раздался звонкий девчоночий голосок, – Кира больна? Ох уж эти городские девочки, такие слабенькие все! Можно мне к Кире?

– Здравствуй, здравствуй, Рыжик! – даже Кире слышно, что Варвара Нефедовна улыбается. – Наверх полезай, там она. Лежит.

Кира с трудом села на постели. Только Зойки ей сейчас недоставало! Нельзя валяться в кровати, она не больна и не выкажет слабости! Кира спустила ноги на пол и попыталась встать, но тут комната куда-то поехала и девочка полетела обратно в подушки.

– Бабуся Варя! Бабуся Варя! – трещала Зойка ниже этажом. – Можно водички? Вот в эту чашечку!

Звякнул ковш о ведерко. Кира стиснула зубы, чтобы не заорать от боли. Голова раскалывалась и кружилась – она перенапряглась там, у реки.

– Кира? – от двери долетел громкий шепот Зойки, – Можно?

Кира издала слабый приглашающий стон. Зойка вошла на цыпочках, прикрыла дверь и подошла к кровати.

– Кирочка, выпей, пожалуйста! – Зойка приподняла с подушки голову Киры левой рукой, а правой поднесла к ее губам крошечную кукольную чашечку. – Выпей, Кирочка, пожалуйста! Это просто водичка!

Кира глотнула. Раз, другой… водичка кончилась. Зойка села на пол у кровати. Кира снова откинулась на подушку. Так они провели пару минут, а потом Кира с удивлением почувствовала, что мерзкая мигрень улетучилась. Девочка резко села.

– Зоя! Что ты дала мне выпить?

– Кирочка, так водичку же, мне бабуся Варя плеснула в чашечку, – Зойка похлопала себя по карману.

Кира только сейчас заметила, что Зойка очень старомодно одета – поверх летнего платьица на ней был грубый домотканый передник с карманами.

– Кира, пойдем! – Зойка засуетилась как маленькая старушенция. Хвостики на ее рыжей головке смешно запрыгали. – Пойдем скорее, Мишка и Пал Палыч жду нас у барановской сараюшки, там играть будем!

Барановская сараюшка была обычным местом, от которого компания деревенских ребят начинала игру в «ночные прятки». Городских и прочих дачников принимать в игру обычно запрещалось. Но Зойка и Мишка, посовещавшись, решили привлечь к делу Павла и Киру. Павел был достаточно ловок для ночных пряток, а Кира им просто нравилась. Сложность ночных пряток заключалась в том, что водящего не было. Все искали всех и следили за всеми до петушиного крика. Результат обсуждался наутро. Лгать было нельзя. Так что, если тебя застукали за тем, как ты вернулся домой и лег спать – признавайся. Самым увлекательным и был процесс разбора на следующий день: ночные прятки смахивали скорее на игру в детективов или шпионов. Выигрывал обычно тот, кто хорошо ориентировался, не терял головы при изменении ситуации и мог отчитаться по передвижениям всех остальных.

Кира сразу решила следить за Мишкой, так как подозревала, что Павел будет следить за ней самой. В итоге следить за ним было глупо, слежка быстро раскрылась бы и потеряла смысл.

– Короче, – заявил Мишка, – сегодня правила такие. Вместе не прятаться, всем разбегаться. К себе домой нельзя. Ни к кому из нас домой тоже нельзя – запрут и не выпустят. В лес сегодня не забегать, к речке тоже. Городские там враз заплутают или утопнут! Если я закричу петухом – все возвращаемся сюда. Если закричит настоящий петух – все по домам!

Кира подумала, что вряд ли отличит Мишкино кукареканье от настоящего петушиного, но смолчала. Зойка велела всем встать в круг и взяться за руки, а потом завертелась в середине круга против часовой стрелки, громко декламируя считалочку:

Говорил купец Иван:

Я сегодня сильно пьян!

Я видал как в небесах

Пролетал седой монах!

Отвечал монах седой:

Посчитаюсь я с тобой,

Десятину отдавай,

А не можешь – убегай!

При слове «убегай» круг распался, и все сорвались с места. Ребята побежали кто куда. Кира, которая во время Зойкиной считалочки не спускала глаз с Мишки, ринулась было за ним, но почувствовала, что Павел, стоящий в кругу слева от нее, не выпустил ее запястья. Он рванулся к забору соседей Барановых – Быковых, и потащил за собой Киру.

Павел

Они пробежали мимо забора Быковых, свернули еще раз и оказались у времянки Тарасенко. Тарасенко был настоящей притчей во языцех всех Горок: ходили слухи, что он гонит самогон. Его времянка оставалась таковой уже лет тридцать. Сам Тарасенко жил в бане – крепком двухэтажном срубе на другой стороне участка, у колодца. Времянку он отписал по завещанию внуку, который учился в Москве на дипломата, бегло говорил по-китайски и не собирался жить в деревне.

– Быстро! – скомандовал Павел. – Поехали!