Бороться, чтобы дышать

— Да, — я улыбаюсь маме, затем хватаю связку красных воздушных шариков, парящих в кухне, и следую за ней из дома к внедорожнику, куда и запихиваю их на заднее сиденье.

— Сколько будет человек? — спрашиваю я, подъезжая к заполненной машинами стоянке причала.

— Не уверена. Многие хотели к нам присоединиться, когда узнали, чем мы займемся, — рассеянно бормочет она, оглядываясь вокруг, в то время как от ее слов сердце наполняется теплом. Я знала, что отца многие любили, но видеть, сколько людей пришло с ним попрощаться — почти ошеломляюще.

— Мы должны были сделать это давным-давно, — тихо говорю, протягивая руку, чтобы сжать мамину ладонь.

— Я должна была быть сильнее, — говорит она, и, когда отвечает на мое пожатие, слышу в ее голосе слезы.

— Мама, ты делала все, что могла.

— Милая, когда меня не станет, я не хочу, чтобы ты держалась за эту боль. Хочу, чтобы ты дышала свободно и двигалась дальше, не поступай, как я.

— Не уверена, что это будет так просто.

— Ты должна сделать это как можно проще, дорогая, — говорит мама, открывая дверь и выходя, прежде чем я успеваю сказать что-то еще. Глубоко вздохнув, достаю с заднего сиденья шарики и следую за ней.

— Обалдеть, — шепчу я, осматривая открывшуюся передо мной картину. Пять лодок пришвартованы бок о бок, на каждой, по меньшей мере, по двадцать человек. Я направляюсь к лодке Бена, и, заметив там Остина, мое сердце пускается вскачь. Он протягивает руку, помогая маме подняться на борт.

— Давай руку, детка, — зовет Остин, а я даже не осознаю, что стою у борта, застыв на месте.

— Я… — Он обхватывает мое запястье прежде, чем я успеваю отступить, затем ставит одну ногу на причал и поднимает меня над бортом. Когда мои ноги касаются палубы, он склоняется ко мне.

— Ты в порядке?

Я поднимаю на него глаза и чувствую, как от его озабоченного взгляда дрожат губы.

— В порядке.

— Ты обманываешь.

— Да, — соглашаюсь, пытаясь вырваться из его объятий.

— Я хочу, чтобы сегодня вечером ты пришла, — говорит Остин, и все волнения от того, что я на лодке, забываются.

— Зачем? — Я понижаю голос. — Мы не друзья, Остин. Ты выразился предельно ясно, так что у нас нет причин проводить время вместе.

— Я солгал. Я не ненавижу тебя. Я хотел тебя ненавидеть — так моя жизнь была бы легче, — но я не ненавижу. И никогда не ненавидел. Я хочу быть тебе другом, Лея. — Может, в другой жизни я могла бы быть его другом, но в этой — у нас слишком длинная история.

Я вижу, как в его глазах вспыхивает боль, и он шепчет:

— Она тебе не сказала.

— Что?

— Дорогая, мы уже отчаливаем. Хочешь зайти со мной внутрь? — вмешивается мама.

Остин смотрит на нее, и, кажется, хочет что-то сказать, но передумывает и обращается ко мне:

— Иди внутрь. Тебе не следует находиться на холоде.

Хочу спросить, что он имел в виду, говоря, что мама мне не сказала, но лодка трогается, и Остин поворачивается ко мне спиной, перегибается через борт и тянет веревку, удерживающую нас пришвартованными к причалу. Я следую за мамой в рубку, где находятся Ронда и Бен, но не отрываю глаз от Остина, который, глядя на воду, стоит на палубе, а по его лицу пробегает миллион эмоций.

— Что сказал Остин? — спрашивает Ронда, я смотрю на нее, видя в ее глазах беспокойство.

— Попросил встретиться сегодня вечером, — говорю я ей, не думая о других присутствующих. Я все еще застигнута врасплох его просьбой.

— Ты должна пойти, — вмешивается мама, заставляя меня на нее посмотреть. — Тебе бы пошло на пользу выбраться из дома.

Может, она и права насчет того, чтобы выйти из дома. С момента приезда, я покидала дом только для того, чтобы сходить в магазин, но время, проведенное с Остином, не пойдет мне на пользу. На самом деле, я почти уверена, что мне будет плохо… очень, очень плохо.

— Ты должна пойти, — соглашается Ронда, затем смотрит на мою маму, и я вижу, как между ними что-то происходит.

— Я подумаю, — отвечаю им.

Да, я подумаю, но не пойду. К счастью, они оставляют эту тему, и остаток пути мы проводим в молчании.

Когда мы добираемся до места, где были найдены останки отцовской лодки, я наслаждаюсь окружающей нас красотой. Солнце светит, отражаясь от безмятежной водной глади, а вдали виднеются маленькие островки, покрытые густым лесом. Похоже на место, куда бы папа привез нас с мамой поплавать и пообедать, как мы часто делали, когда у него был выходной. После того, как все пять лодок делают круг и бросают якорь, люди выходят на палубы, болтая и рассказывая истории об отце, в то время как я передаю всем желающим воздушные шарики и маркеры.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, садясь рядом с мамой и наблюдая, как она пишет на красном шарике, покрывая посланием папе почти всю поверхность.

— В кои-то веки я чувствую себя свободной, — говорит она, протягивая мне черный маркер. — Здесь очень красиво, правда? — Мама смотрит на открывающийся вид, потом снова на меня.

— Да.

— Я так долго ненавидела океан за то, что он забрал его у меня. Так долго, что и забыла, что в первую очередь именно он привел его ко мне.

— Что ты имеешь в виду?