Бортпроводница

Причины ее перехода были одновременно и прозаическими, и глубинными. Обосновавшись в Бостоне, Елена смогла более объективно посмотреть на коррупцию, которая распространялась в новой России, как чума. Кроме того, она отказывалась поддаваться той уникальной смеси фатализма и цинизма, которой подвержен ее народ. Она хотела, чтобы новая Россия была лучше, чем прежняя, а это требовало ослабления старой гвардии. Но одного этого было бы недостаточно. Вмешался еще мужчина, выпускник, старше ее на пять лет. Американец. Ей исполнилось 24, она была молодым агентом ФСБ. Она уже никогда не узнает, ухаживал ли он за ней только ради вербовки. Оглядываясь назад, она признавалась себе, что каких-то особых романтических отношений между ними не сложилось. Он всегда отчетливо давал понять, что их не должны видеть вместе на тот случай, если кого-то из них раскроют. Но именно он огорошил ее информацией, что несколько лет назад ее отца скосил не инсульт. Его отравили йодистым метилом, выбрав пестицид по той причине, что смерть походила бы на смерть от инсульта. Это сделали «Казаки». Виктор Оленин. В своем преклонном возрасте отец начал слишком недвусмысленно критиковать президента Российской Федерации. Он сорвался с поводка, стал мешать. Он знал слишком много, чтобы остаться в живых.

Токсин не убил его. Но жизнь в нем еле теплилась.

А тот молодой человек стал профессором политологии в Берлине. Елена прекратила просматривать его страницы в социальных сетях, когда узнала, что его немецкая подружка стала его немецкой женой.

Елена вздохнула. Возможно, доверие Виктора к ней начало ослабевать раньше — до того, как она решила не убивать бортпроводницу. Если так, то когда они усомнились в ее преданности? В ее лояльности? Впрочем, не важно. Главное вот что: они считали, что Елена пощадила Боуден по причинам, значительно более для них неприятным, чем простой гуманизм. Возможно, они планируют убить ее, даже если она разберется с бортпроводницей. Точнее, сразу после того, как она с ней разберется.

И все же, анализируя расстановку шахматных фигур, она приходила к выводу, что убийство Боуден по-прежнему кажется самым целесообразным решением для всех сторон. Она высказала свои соображения куратору, и в Вашингтоне обсуждали, не пора ли вмешаться. Но Елена была агентом, наиболее глубоко внедренным в группу «Казаки», и единственным человеком, знающим, чем занимается Виктор Оленин. И это имело значение.

А еще ее всем сердцем тянуло в Сочи. Это был зов крови. Она не готова от этого отказаться. Пока не готова.

Насколько она знала, у отца никогда не было безопасного убежища — квартиры в Амстердаме или коттеджа в пригороде Йоханнесбурга, — где он мог бы скрыться в случае чего. Потайной норы с едой, деньгами и комплектом документов, из которой он выбрался бы с новыми крыльями и новой личностью. Но то, что Елена не знала о таком убежище, не означало, что его нет. О таком нельзя рассказывать близким. Ради их же блага. Елена тоже не позаботилась о пристанище и теперь задавалась вопросом, не получится ли так, что юношеский гонор (мне оно не понадобится, я слишком умна, у меня полно друзей в высших сферах) тяпнет ее за задницу.

Она следовала за барменом и бортпроводницей на безопасном расстоянии. Наступили сумерки — самое удобное время для слежки. Более того, по улицам разгуливали туристы, народ искал, где бы поужинать, и если Боуден внезапно обернется, Елена смешается с толпой. Впрочем, маловероятно, что Боуден узнает ее с новым цветом волос. Елена покрасила их специально, поскольку не могла рисковать снова попасться, как в аэропорту.

Она заметила, что бармен и Боуден не касаются друг друга, хотя по-прежнему сохранялась вероятность, что они возвращаются в отель. Однако вместо того, чтобы пройти через парк виллы Боргезе, они неспешно пошли по Виа-ди-Вилла-Руффо. Елена предположила, что по пути они зайдут в ресторан.

Поскольку прогуливались они медленно, Елена тоже была вынуждена плестись, а значит, сносить свист и непрошеные комплименты мужчин, проходивших мимо по тротуару или притормаживавших посреди дороги на своих разноцветных «веспах». Она улыбалась тем, чьи замечания казались наименее оскорбительными — потому что было важно не устраивать сцен — и игнорировала остальных.

На Пьяцца-дель-Пополо, когда парочка прошла мимо чудесной черной кованой ограды высотой в половину человеческого роста и приблизилась к величественному обелиску в центре парка, Елену осенило. Она поняла, зачем Энрико повел Боуден к своему дяде. У Пьеро есть небольшое имение в сельской Тоскане. Наверняка у него есть и охотничья лицензия. Возможно даже, разрешение на скрытное ношение оружия. Энрико повел бортпроводницу к своему дяде, чтобы раздобыть для нее пистолет.

30

— Значит, ты все-таки не разрешишь смешать для тебя идеальный «Негрони»? — спросил Энрико, когда они вошли в лобби отеля, где остановилась Кэсси.