Борух Баклажанов. В поиске равновесия

А что же прикажете делать бездарям? Им остается лишь одно – драть горло о своей однополой сути в жажде выжать из этого хоть какие-то финансовые или социальные блага, будучи не в силах подать себя как-то иначе. Это и делает «гея» «пи*ором». Но не так страшны среднестатистические никчемные «пи*оры», как «пи*оры по жизни», коих Баклажанов знал немало. Чем не примером были те общественные течения, которые в псевдоборьбе за соблюдение ПДД отлавливали владельцев неверно припаркованных машин и лепили на них кричащие наклейки? Они окружали водителя, как стая шакалов, и, беззубо прикрываясь физлицкими законами, снимали все на видео в погоне за собственным признанием, потому как по-иному добиться его были не в силах. Так что «по жизни» ими вполне можно быть и с банальными половыми пристрастиями, а симбиоз одних с другими – так это вообще адова настойка.

«Толерантность» – вот еще одно модное словцо. Либертарианцы нет-нет да и ввинтят его, чтобы оправдать любую погань. Любой медик скажет, что это неспособность организма сопротивляться инородным телам, то бишь вброшенным извне. Можно сколь угодно долго толерантничать с вырубками лесов и осушением болот, но, пройдя точку невозврата, неизбежно наступит полная толерантность. «Да-да, это смерть», – скажет вам все тот же медик. Это как потерять угол на гражданском самолете. Угол потерял – с эшелона свалился и камнем вниз. Всё, «кайки балалайки»[21], все в паштет с либертарианцами во главе, хотя там уж все равны!

«Кто воевать-то пойдет, когда в дверь постучат? – думал Баклажанов, изучая публику. – Леонсио? Сомневаюсь. Рубашку испачкает, да и в портках узких по окопам ползать нивкорягу совсем. Маникюр испортит опять же. «Амбициозный»? Тут костюм и начес, да и роста личностного под пулями не наберешься. «Серьезный» бы пошел, наверное – он еще советского разлива, но «Серьезных» все меньше, а этим дай автомат, так они сами и застрелятся. Мда, опасный крен…опасный…на пилотов вся и надежда».

Где же та тонкая грань, чтобы сохранить традиционные устои, попирание которых ведет общество к саморазрушению? Где то пресловутое шаткое равновесие? Баклажанову казалось, что из сотен вопросов, которые обществу еще предстояло решить, в этом уже был найден определенный баланс мнений. Государство уже давно не преследовало меньшинства и не ограничивало свободу их общения. В отличие от советского времени, когда геи под занесенным на ними законодательным мечом были вынуждены негласно встречаться в Екатерининском саду Ленинграда или в сквере у Большого театра в Москве, а возможно, даже в парке у Жестковского театра драмы, ныне существует масса ресурсов во всемирной сети, клубов и сообществ, где они могли бы общаться без всяких на то помех. Самому же гейсообществу следовало бы ценить и оберегать этот найденный баланс, не нарушая его.

Баклажанов сидел и думал и в своих размышлениях забрел уже так далеко, что пора было выбираться обратно. «Шестеро психологов решили все понять, один из них все понял – и их осталось пять!» – вертелся у него в голове обрывок из какой-то старой считалки. «Тормозни, Борисыч, оставь на старость кое-что, – подумал Борух, – а то сейчас как поймешь все – не о чем будет на пенсии на веранде дачной под пледом в валенках размышлять». Под конец ему вспомнился один советский анекдот, когда в воинскую часть завезли для просмотра киноленту. Политрук по обыкновению решил предварить сеанс краткой речью.

– Сегодня мы будем смотреть фильм о любви, – интригующе начал он. – Есть разные виды любви. Любовь существует не только между мужчиной и женщиной, но и между мужчиной и мужчиной и даже между женщинами, – продолжал он, доводя интригу до апогея.

– Фильм, фильм!!! – скандировали солдаты.

– А есть любовь к Родине, – сказал политрук, – и вот теперь фильм!

* * *

Тем временем Борух вдруг очнулся, вернувшись в компанию откуда-то издалека. Все продолжали что-то оживленно обсуждать, обмениваясь мнениями, лишь спутники Леонсио хранили молчание, слушая остальных. Это были два молодых человека чуть за 20 лет. Вы замечали, что когда на вечернем стадионе прожектора светят с двух сторон, спортсмен отбрасывает две тени? Вот они ими и были. Никто не знал их по имени – они были просто Лошадев и Желудев. Оба они выросли в маленьком городке, жили по соседству и с детства были неразлучными друзьями, составляя довольно складный тандем. Они вместе приехали в Питер и работали у Леонсио, выполняя разного рода мелкие поручения, будучи его эдакими светскими ординарцами. Лошадев в их дуэте явно вел, ибо был несколько способнее Желудева. Он был жутко трудолюбив и исполнителен, чем-то напоминая коня Боксера из оруэлловской «Фермы животных», посему Леонсио доверял ему организацию встреч и обработку сплетен для своего светского блога.

– Давайте выпьем за наше предназначение! – вдруг сказала Инна, подняв свой бокал коньяка, который явно потянул ее на философию.

– Как это понять? – удивленно спросила Грамова.