Босиком по стеклу

— Вот и славно. Так что давай-ка открой бутылку своего любимого вина и успокой нервишки в уже привычном для тебя пьяном угаре.

Бросив трубку, тотчас отключив телефон, я вышел в коридор, подходя к караулившему меня Питеру:

— С этой минуты все мои звонки переадресованы на тебя.

— Как скажете, сэр.

— И передай Игорю, пусть принесёт мне ещё один кофе.

Это был уже третий стакан за последние полчаса. Часы показывали всего половину девятого, а мне казалось, будто бы прошла целая вечность! И если бы через пятнадцать минут санитары не привезли в палату спящую Даяну, то я наверняка бы сошел с ума от этого немыслимо-мучительного ожидания!

Приказав оставить нас одних, я впервые за столько времени успокоился. Наверное, со стороны я казался всё такой же бесчувственной грудой мышц, что и всегда, вот только внутри у меня всё пылало. Выжигало с такой неистовой силой, что с каждой следующей минутой становилось всё сложнее и сложнее скрывать свои истинные чувства. И кто бы мог подумать, что настанет день, когда я буду так сильно переживать о совершенно чужой мне девчонке? Той, которую я забрал только для того, чтобы перевести дыхание после такого затяжного противостояния с Кларком Мейером.

Её лицо и руки пострадали от осколков. Мелкие порезы напоминали мазки бурой краски, но это казалось такой немыслимой ерундой по сравнению с тем кошмаром, который мог случиться, что бемби казалась мне сейчас ещё прекрасней прежнего.

Да, так и есть. Я подпустил ее к себе слишком близко… Намного ближе положенного. Не нужно было давать волю чувствам, не нужно было спать с ней. Не пойди я тогда на поводу у своих желаний, и ни за что бы не стал так уязвим, как сейчас.…

Проклятие! Не дай Боже, кто-нибудь из моих врагов узнает, что Даяна Мейер стала для меня куда ближе простой невестки! Не дай Боже, узнать, что именно нас объединяет и тогда…

Рука сама потянулась к её тонким пальчикам. Тонким и таким холодным, словно она была при смерти. А ведь так и есть, сегодня я вполне мог потерять её! И вместо того, чтобы седеть у неё больничной койки, стоял у стола морга…

Твою мать! Как же мерзко стало от этих мыслей, так отвратительно горько и гадко!

Она бы лежала там холодная и мёртвая, а я бы стоял и смотрел на её обгоревший труп, вспоминая о том, какой близкой она была при жизни. Как улыбалась. Как смотрела на переливающуюся радугой люстру. Как уговаривала забрать её себе…

И именно в этот момент я и принял для себя самое глупое и самое безрассудное решение в из всех возможных. Но поступить иначе уже не мог…

ДАЯНА

Открывать глаза было больно… Больно и неприятно.… Слишком светло. Слишком ярко. Слёзы жгли веки, не позволяя собраться с силами и осмотреться. Казалось, что этот простой жест превратился для меня в настоящее испытание.

Проклятье! Никогда бы не подумала, что наступит день, когда открыть глаза после затяжного сна может стать чем-то сверхъестественным. Словно в этот ужасный момент я борюсь с самой смертью, вырывая из её цепких когтистых лап право на жизнь.

Вот только когда я наконец-то сделала это, обжигая колючим светом хрупкую роговицу, тут же поняла, что это далеко на самое ужасное, что меня ожидало. Живот, грудь и правое бедро сводило от отвратительной рези, а голова гудела, словно я всего несколько минут назад сошла с американских горок. Всё кружилось и плыло. Тяжело двигаться и тяжело думать. Во рту было сладко и сухо, а из рук торчали трубки капельниц.

Переведя непослушный взгляд с больничного оборудования на стеклянные двери, я увидела в коридоре спину до боли знакомого мне мужчины. Светлая рубашка обтягивала его широкие плечи и мощную спину, оголяя красивые кисти упирающих в пояс рук. Я всегда любила его руки. И даже не из-за того, что он вытворял ими с моим телом. Нет, они привлекали меня ещё задолго до того, как мы с ним переспали. Сильные, красивые, загорелые… С широкой ладонью и длинными пальцами… Вот смотришь на них, а все мысли только о том, чтобы их плотная подушечка коснулась твоих губ… Словно ощутить на своей коже касание истинного шедевра человеческой плоти. И дело было даже не в возбуждении или желании переспать, а в чём-то эстетическо-прекрасном! Они были для меня совершенно необъяснимым произведением искусства. Великолепия, созданного далеко не Богом, ибо Господь не создаёт нечто настолько чудесное и настолько порочное!

Что-то сказав врачу, Ник утвердительно кивнул, поворачиваясь в мою сторону. На какую-то секунду он даже не понял, что я очнулась, но потом его безразличный взгляд блеснул привычным мне серебром, заставляя улыбнуться. Сама не понимаю, из-за чего это случилось, но вид Прайда не вызывал во мне ничего, кроме откровенного желания улыбаться.

— Привет, малышка, — этот большой и безумно красивый мужчина так осторожно подошел к кровати, словно может сломать меня всего одним своим неверным движением.

— Можно мне попить? — прохрипела, неторопливо водя глазами по палате в поисках воды.