Босиком по стразам

– Какая сильная личность!

– И еще эта девочка сказала моему отцу одну вещь…

– Какую?

– Это было, когда они с ним виделись в последний раз, дело о преступных монахинях было уже передано в суд, малолетней свидетельнице предстояло вернуться в монастырь. Так вот… она сказала, что никогда не простит смерти своей подруги. Она будет мстить тем, кто погубил ее.

– Но ведь она уже отомстила! Преступницы были осуждены и сосланы в дальние приходы.

– А перед этим они еще и понесли строгое взыскание.

– Вот видишь!

– Речь шла не о них. У той девочки, которую заморили до смерти, ведь были отец и мать. Это они отдали ее в приют жестоких монахинь. Это они породили дитя, но не интересовались им. И именно их благородная мстительница считала истинными виновниками того, что произошло с их дочерью.

После рассказа Мигеля в комнате надолго повисла тяжелая пауза. Все обдумывали горькие слова, которые он произнес. Оплакивали в душе участь бедной маленькой грешницы, ровно ни в чем не виноватой, но пострадавшей за грехи своих родителей.

Они уже готовились к тому, чтобы спросить у Мигеля, зачем он им рассказал эту пусть и трагическую, но в то же время совсем бесполезную в их случае историю, как он внезапно произнес:

– И знаете, к чему я все это вам рассказал?

– Затем, что нам всем стоит поехать к монахиням монастыря Святой кающейся Марии Магдалины и поговорить с ними об их воспитаннице?

– Именно! Монахини могут знать, где сейчас находится Мерседес. Ведь в те годы, о которых я вам поведал, она также жила в монастыре.

Шансов было немного. Вряд ли воспитанницы монахинь сохраняли с ними дружеские отношения после ухода из приюта. Кто захочет возвращаться добровольно в то место, где был несчастен долгие годы? Хотя и среди монахинь могли найтись мягкосердечные женщины, у которых с девочками установились дружеские отношения. Ведь заявила же одна из монахинь о произволе, который творился в монастыре. Эта женщина заступилась за своих воспитанниц, хотя знала, что в случае провала миссии ей самой это может грозить строгим наказанием.

Монастырь Святой Марии Магдалины, куда вся компания отправилась на следующий день, находился вдалеке от шумных оживленных улиц Лимы. Это было маленькое местечко, скрытое от глаз высокими монастырскими стенами. Запертым тут девочкам не могла помочь никакая сила извне. Ведь чтобы проникнуть в монастырь, надо было иметь письменное разрешение от главы католической церкви и ордер на обыск от прокурора.

– Странно, как же монахинь не предупредили, что к ним едет полиция? – запоздало удивилась Кира. – Церковь обычно не любит, когда ее язвы выставляют на всеобщее обозрение.

– Их предупредили.

– Почему же они тогда не замаскировали следы преступления?

– Допущенные ими нарушения были настолько вопиющи, что их было уже не замаскировать за то короткое время, какое было у преступниц. Если ребенка истязать долгие годы, потом за пару часов его в порядок не приведешь. Все воспитанницы были в ужасном состоянии, исхудавшие, больные. Впрочем, справедливости ради должен сказать, что и сами монахини выглядели не лучше. Монастырем тогда управляла фанатичка, которая усердно практиковала истязание плоти как своей, так и вверенной ей паствы. Неизвестно, добровольно ли следовали ее указаниям сами монахини, но их воспитанницы, спроси они их, точно бы отказались от еженедельной обязательной для всех порки.

– Их пороли без всякой провинности?

– Истязали плоть, – поправил ее Мигель. – У некоторых верующих до сих пор еще существует такое понятие, как умерщвление плоти через истязание.

– Да, верно. У нас в старину на Руси многие нищие и юродливые носили под платьем железные вериги – кандалы и цепи, которые натирали тело до крови. И делали это люди совершенно добровольно, искренне считая, что их страдания угодны Богу.

– Вот и тут то же самое, – обрадовался пониманию девушки Мигель. – Но если человек истязает себя самого, в конце концов, это дело только его самого и Бога, которому он приносит себя в жертву. А когда тот же человек принуждает к истязаниям свою паству, тут уже дело трибунала.

Подруги знали, что после того, как руководство монастыря сменилось, тут сделались вполне сносные для маленьких сирот условия. Взрослых девочек даже стали выпускать в город, им стали давать небольшие карманные деньги, достаточные для покупки сладостей или маленьких сувенирчиков. Кроме того, их стали хорошо кормить и одевать в пусть и не всегда новые, но модные и современные вещи. И самое главное – их перестали бить!

Бегающим по монастырскому газону девочкам было от пяти до пятнадцати лет. Все они выглядели здоровыми и вполне довольными своей жизнью. Мимо них незаметно сновали монахини, одетые в будничную одежду – серая кофта, юбка и платок на голове. Никаких ряс до земли, сковывающих движения, тут не наблюдалось. Монастырь теперь жил в ногу со временем, отдавая дань изменениям, происходящим в мире. Суровая инквизиция с ее пытками и уставом уступила место новой жизни – радостной и светлой.