Босоногая команда

Горяев подержал перед лампой бутылку, в ней осталось совсем немного. Лучше сберечь на утро, годится для похмелья. Смахнул с колен кота, погасил лампу и пошел спать. По-прежнему тикал будильник, отсчитывая время...

Ровно в десять часов постучал Горяев в кабинет полковника. Тот расхаживал из угла в угол, дымя папиросой.

– Какой ты помятый, смазчик! Что за вид! Тебе не кажется, что ты уже нализался какой-то сивухи?

– Самую малость, ваше благородие, – прохрипел Горяев, – как говорится, хватил для храбрости.

– Для храбрости? – полковник сел в кресло. – Какой же подвиг собираешься ты совершить?

– Я ведь на большое дело решился! Как тут не выпить!

Семеновец чуть приподнялся в кресле.

– Значит, ты согласен с моим предложением?

Кивок головы был ему ответом.

– Это действительно подвиг! – сказал полковник. – Россия не забудет его, смазчик! Атаман щедро наградит тебя!

– Ваше благородие, – Горяев прокашлялся. – А Россия простит мне это?

– Так богу угодно! Отец Филарет благословит тебя крестом... Как же ты начнешь действовать? Объясни!

– Сей момент!.. Дозвольте папиросочку, ваше благородие! – Из протянутого полковником портсигара Горяев взял папиросу, нащупал в кармане спички, встал со стула и закурил.

– Ну вот... Прихожу я, к примеру, сказать, к соседу Кравченко. Человек он тихий, семейный набожный, в политику носа не сует. И начну... Мол, жизни нет от белогвардейской погани. Атаман Семенов – палач, его солдаты и офицеры бандиты.

Сам того не замечая, Горяев говорил все громче и громче...

– Что они нам принесли? Броневики, нагайки, расстрелы, порки! Кровь нашу проливают. Скажу я соседу... силы, мол, надо собирать и идти на атамана. Поднимается русский камаринский мужик – не устоять белякам. Мы, железнодорожники, будем стрелки портить, пути разбирать, полетят под откос белогвардейские эшелоны. Одним словом, бей их, бей!

Полковник, не спуская глаз с Горяева, удивлялся его горячности. Смазчик с жаром ударял себя в грудь, голос его в ярости срывался.

– А косоглазая Япония зачем к нам пришла? Чего самураям на чужой земле надо? Микадо хочет вместе с атаманом за горло нас взять, богатства к своим рукам прибрать....

– Постой, постой! – полковник заворочался в кресле. – Очень уж ты, того... Я еще подумаю, что тебе говорить, проинструктирую... Но одного Кравченко мало... Да ты сядь, чего так распалился?

Смазчик, тяжело дыша, медленно опустился на стул.

– Я, ваше благородие, могу к паровозникам в брехаловку сходить. Скажу и там что следует!

– Можно и туда, только один раз, чтобы мы в их присутствии могли взять тебя... Я тут бумажку заготовил, ты подпишешь ее. – Порывшись в верхнем ящике стола, полковник достал небольшой аккуратно исписанный лист. – Вот тут поставь свою фамилию, получишь задаток.

– Ваше благородие, можно еще папиросочку?

– Кури!

Руки у Горяева дрожали. Он глубоко затянулся два раза.

– А ведь вы правы были, ваше благородие! Нашел я ту белую шапочку с голубой лентой!

Наклонившись через стол, полковник шлепнул Горяева по плечу.

– Я знал, что из тебя будет толк!

Контрразведчик сочно и довольно захохотал.

– Где же она была? У кого?

Смазчик бросил окурок в пепельницу.

– Девчонка махонькая, годков около двенадцати – не больше. Худенькая, щупленькая, вся краса – косички, а смотри ты, на какое дело пошла! Что ее ожидает?

Полковник достал из кармана нежно благоухающий платочек, не торопясь высморкался.

– Видишь ли... Нам некогда раздумывать. Ведь речь идет о судьбе России. Если понадобится, любого к ногтю – и дело с концом... Слабонервный ты, смазчик! На тебе лица нет... Принес шапочку?

Горяев с трудом поднялся со стула.

– Принес, ваше благородие. Пусть не дрогнет у вас рука, когда будете целиться в мою дочку!

Вместе с креслом полковник отодвинулся от стола: «Что это с ним? Перехватил сивухи, свинья...»

Из кармана замасленного пиджака Горяев рванул револьвер. Рука полковника метнулась к кобуре, но уже грохнул выстрел, второй, третий...

– Это вам за белую шапочку, за наших детей!

Все шесть пуль, спрятанных в барабане Смит-Вессона, смазчик выпустил в грудь контрразведчика. Сам кинулся к окну, выбил ногой широкое стекло. Но сзади на него уже навалилось несколько офицеров.

А в приемной вопил звонок. Падая с кресла, полковник придавил кнопку, вделанную в ножку стола. И мертвый, он звал на помощь...

* * *

На другой день праздновалось Крещение. На реке во льду вырубили Иордань-прорубь в виде большого креста. Из церкви принесли иконы и хоругви. Отец Филарет отслужил молебен по случаю освящения воды, произнес проповедь, чем очень удивил верующих: проповедь около Иордани никогда не читалась. Минут десять говорил он о том, что «несть власти аще не от бога», и закончил словами:

– Исчадие ада – большевики – смеют поднимать оружие на верных сынов русского отечества, на представителей славного воинства атамана Семенова. Да обрушится на безбожников и антихристов гнев божий, ла покарает их рука закона!

К вечеру из Читы прибыл бронепоезд «Грозный». Горяева пытали всю ночь, требуя сказать, кто послал убить полковника. Смазчик твердил одно:

– Камаринский мужик послал!