Босс по обмену

— Но мы не в прошлом. Пари — это ерунда. Я о нём и не помнил почти, пока Муринский не нарисовался в Заборье.

Влад поморщился и сделал то, что должен был сделать сразу — сократил расстояние, что разделяло их с Кариной, а после и вовсе стёр его, приблизившись к ней на расстояние вздоха. Он смотрел ей в глаза и желал только одного — увидеть, что всё случившееся в офисе пятью минутами раньше — неважно. Важно лишь то, что было между ними и у них. И ещё испытывал такой безумный страх, что готов был предпринять что угодно, лишь бы он исчез. Этот страх накатил удушливой волной, понудил сделать крохотный глоток кислорода — всё, на что у Влада хватило сил. Он цеплялся в воспоминаниях за те, показавшиеся сейчас вдруг слишком короткими, дни и ночи, которые они провели вместе с Кариной. Разве она не чувствовала, насколько была нужна ему? И насколько нужна сейчас. Нет, не могла не чувствовать, он в это верил.

— Не помнил потому, что оно давно стало неважным. Важна только ты. Я ехал сюда со своей целью, но если бы ты знала, насколько сейчас она самому мне кажется смехотворной. Потому что сейчас я умею ценить совсем другие вещи. Но главное даже не это. А то, что теперь я умею… любить.

Впервые он произносил это слово не потому, что его хотели услышать перед тем, как он отведёт в койку девицу, с которой знаком от силы пару дней. А потому что действительно испытывал любовь. Настоящую, всепоглощающую, от которой крышу сносило. Смешанная со страхом, она выбивала почву из-под ног, но Шаталов хотел, чтобы Карина поняла и почувствовала — таким искренним, как сейчас, он не был никогда и ни с кем.

Любить… самое важное слово кольнуло Карину прямо в сердце, но лишь на краткий миг. Возможно, скажи он все это раньше — она бы ему поверила. Но теперь, когда их дни и ночи, что представлялись ей волшебством, оказались замаранными этим пари, запачканными вмешательством Муринского в то, что она считала территорией лишь для двоих, у Карины не было сил ни слушать Влада, ни видеть его. Она хотела просто, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы он не смотрел на нее ищущим взглядом, от которого ее ломало изнутри, чтобы не говорил того, что она жаждала слышать, но… прежде. Теперь же просто не могла и не желала пускать Шаталова в душу. Там уже достаточно натоптали. Хватит.

— Если ты говоришь правду, то мне жаль, — передернула Карина плечами, желая сбросить с себя тяжесть, что давила к земле. Возможно, она совершала ошибку, но играть с судьбой в русскую рулетку смертельно устала. — Потому что я не уверена, что способна чувствовать что-то, кроме боли. Во всяком случае, сейчас.

Она прошла мимо Шаталова, но, сделав пару шагов, остановилась и оглянулась.

— Знаешь ли ты, как трудно верить людям, когда тебя предают? Когда подло бьют в спину те, от кого и не думал защищаться? И как тяжело после этого встать с колен? Я — знаю. И это, наверное, не твоя вина, но такова жизнь — чем больше бьют, тем тяжелее снова подставить спину. Так вот, я просто не могу больше подставляться. У меня нет на это сил, у меня ничего больше нет… — На последних словах голос ее сорвался, перейдя в рыдание. Но показывать слез этому человеку она не хотела. Сорвавшись с места, Карина побежала. Подальше от офиса, подальше от Шаталова и от всего, на чем лежал его отпечаток. И от себя. От своей изуродованной, изломанной сущности.

Ей нужно побыть одной. Вырыдать, выкричать, выстонать все, что скопилось внутри. Выплеснуть наружу, после чего, быть может, она наконец сумеет понять, что имеет в сухом остатке. Сейчас же боль затапливала разум, тянула на дно и не давала ни единого шанса мыслить трезво.

Потом. Она подумает обо всем потом.

Глава 15

Влад не стал догонять Карину, хотя ему хотелось это сделать так, что по телу дрожь прокатывалась. Догнать, вернуть себе, вытрахать всё то, что она себе успела напридумывать.

Шаталов болезненно усмехнулся — как раз «вытрахивать» — последнее, на что стоило идти в сложившихся обстоятельствах. Но ведь он совершенно не представлял, что ему делать, испытывая такую чудовищную растерянность, что от неё зубы сводило. Не знал, куда бежать, какой шаг предпринять. Ведь сказал ей всё… пусть запоздало, но сказал. Для него вчерашнего это казалось чем-то настолько нереальным, будто принадлежало другой вселенной. Сегодняшний же Влад остался со своими чувствами один на один, и это пугало ещё сильнее, потому что ничего не мог знать наперёд.

— Чего у вас тут, драма в сельских тонах? — удивлённо-насмешливо поинтересовался Муринский, спускаясь с крыльца. — Влюбилась что ли стерва?

Он хохотнул, доставая из пачки сигарету, и Шаталов не смог сдержаться — подлетел к Степану, впечатал его собой в стену офиса, прижимая локоть к горлу. Кажется, в окне мелькнули лица ошарашенных бабуль, обеих сразу. Как бы инфаркт не схватили с перепуга, или скорее, от интереса.

С выражения лица Муринского можно было картину писать маслом, или сразу на тазу выгравировать, желательно посмертно.