Боттичелли

Новый год Флоренция отмечала скучно и неторжественно. Никаких празднеств на площади Синьории не устраивалось: не состязались в своем искусстве певцы, не ходили на задних лапах дрессированные медведи, не крутили сальто акробаты. Все это было запрещено, как вводящее в соблазн. Ожидали новогодней проповеди фра Джироламо; с утра к Санта-Мария дель Фьоре стекался народ, чтобы услышать очередное видение Савонаролы. Все церкви были переполнены, ибо теперь каждый флорентиец обязан был под страхом наказания посещать церковные службы – кара за ослушание грозила ему не только на небе, но и здесь, на земле. «Плаксы» ретиво следили, чтобы горожане свято исполняли эту свою обязанность. Не было никакой уверенности не только в соседях, но и в ближайших родственниках – все подозревали друг друга в доносительстве. Теперь Лоренцо ди Пьерфранческо больше не откровенничал с Сандро – до него дошли слухи о сборищах «плакс» в его доме, в которых якобы участвовал и живописец. Впрочем, от услуг Боттичелли он не отказался и регулярно присылал ему деньги за порученную работу.

О предстоящей проповеди толковали на всех углах; она обещала быть особенно важной, если для ее подготовки фра Джироламо столько дней пребывал в уединении. Сандро тоже решил пойти к собору, хотя попасть внутрь у него было мало надежд, раз уж народ осаждает ворота с ночи. Но он все-таки рискнул, и не напрасно: сотоварищи Симоне протолкнули его в собор. Ждали долго, ибо шествие с молебнами, организованное Савонаролой перед проповедью, потратило на обход города гораздо больше времени, чем первоначально планировалось. Наконец монах появился на кафедре с распятием в руках, откинул капюшон и начал говорить. Два часа собравшаяся толпа в благоговейном молчании, не шелохнувшись, внимала ему, боясь пропустить хотя бы слово. И было к чему прислушиваться столь внимательно!

Там, где царили нажива и похоть, говорил фра Джироламо, теперь должна восторжествовать добродетель. Флорентийцы наконец избавились от дьявольской тирании Медичи и пошли путем, угодным Богу. Всевышний избрал его, недостойного, чтобы вести их. Хотя его паства склонна к грехам и добродетель не уважает, любовь Бога столь велика, что он готов простить Флоренцию. Более того, Господь открыл ему свое желание дать в короли их городу своего Сына, Иисуса Христа. Еще ни один народ не удостаивался такой чести. Желают ли флорентийцы иметь такого правителя? В ответ прогремело единодушное: «Да здравствует Христос, наш король!»

Что надо сделать, чтобы заслужить такую милость? Прежде всего искоренить тех, кто мечтает о возвращении старых времен. «О да, – голос монаха возвысился, породив грозное эхо в застывшем нефе собора, – среди вас есть такие, которые испорчены настолько, что вынашивают втайне планы возвращения Медичи. Бог требует от властей выявить таких пособников Сатаны и привести их на суд. Для них не может быть пощады, они должны быть преданы смерти. Я говорю вам: подвергните их справедливому наказанию. Долой с них головы! Пусть они даже будут почетными гражданами – долой, говорю я вам, их головы с плеч!»

Благословив собравшихся, Савонарола покинул кафедру. Так пробил первый час вступления Флоренции в «царство Божие». Преобразования, начавшиеся задолго до этой знаменательной проповеди, пошли полным ходом. Были ликвидированы все прежние учреждения республики за исключением Синьории, но и в ее составе произошли изменения – на сторонников Медичи при выборах почему-то упорно не падал жребий. В остальном же за образец бралось устройство Венецианской республики. Был образован Большой совет, в который Сандро имел бы все шансы попасть, если бы пожелал, – его возраст находился в пределах, установленных законом, а его дед и отец были гражданами Флоренции. Недолго просуществовавший Совет двадцати ликвидировался и вместо него создавался Совет восьмидесяти. Возникла комиссия из «добропорядочных граждан» по исправлению прежних флорентийских законов и разработке новых. Был введен новый поземельный налог и создан ломбард, где можно было занять деньги под гораздо меньшие проценты, чем у ростовщиков. Всем жителям поголовно было предписано жертвовать на церковь – и не какие-то там крохи, а солидные суммы и драгоценности.