Боттичелли

Для людей, подобных Сандро, эти нововведения были бы не так уж плохо, если бы не та серость жизни, которая обрушилась на них. Фра Джироламо заявил во всеуслышание, что он не примет никакой официальной должности, однако ни для кого не было секретом, что именно он стал «наместником Христа» в обновляющейся республике; власти не предпринимали ничего без его одобрения и благословения. По его требованию и наитию свыше вводились все новые запреты и ограничения, дабы Флоренция, еще недавно бывшая Вавилоном, стала святым городом, примеру которого обязательно последуют другие города Италии. Пение, танцы, карнавалы и прочие греховные увеселения были строго запрещены, картежникам грозила публичная порка розгами, сквернословам – прижигание языка, чтение языческих и богомерзких книг каралось суровой епитимьей. О живописи пока не говорилось ничего, но было достаточно и того, что содержалось в проповедях фра Джироламо; на всякий случай от нее нужно было держаться подальше.

Бдительность «ангелов в белых одеждах» увеличилась вдвое. Люди, которые так или иначе были связаны с Медичи, жили теперь в постоянном страхе, а многие из них сочли за благо убраться из города. Что им еще оставалось делать, если книги, которые они читали и писали, в одночасье превратились в «рассадники зла», картины, которые они создавали и перед которыми молились, – в «поругание веры», одежды, которые они носили, – в «усладу Сатаны»! С благословения своего патрона «плаксы» врывались в дома и уничтожали все то, что, по их мнению, служило похоти и вводило в соблазн – книги, картины, рукописи, одежду, парики, благовония. Никто не решался не только выставить их за дверь, но и сказать хотя бы слово против – это значило лишь навлечь на себя еще большие подозрения, а то и попасть за решетку. Городские тюрьмы теперь были переполнены не преступниками, а грешниками.

Лоренцо ди Пьерфранческо теперь не встречался с ним, да и другие давние знакомые затаились. Искать друзей в такую пору, как говаривали флорентийцы, было все равно что ловить комаров зимой. Собеседниками Сандро – опасными и непредсказуемыми в своих действиях – остались только Симоне и его друзья, стремившиеся «вернуть его на праведный путь». Но главным все-таки было то, что он начинал верить – безоговорочно, не так, как раньше, – что фра Джироламо изрекает истину и что он сам должен отречься от прошлого, преодолев на пути к очищению любые страдания, моральные и физические. А их было достаточно – запертая мастерская постоянно вводила его в соблазн, он боялся даже проходить рядом с ней, а если был вынужден делать это, то осенял себя крестным знамением. Рисовать он перестал, из книг читал только Библию и находил в ней массу подтверждений того, что Савонарола воистину прав. Но порой дьявол нагонял на него такую тоску, что хотелось плюнуть на все запреты.

Теперь он полностью осознал, какие терзания пережили святые отшельники, но был слишком слаб, чтобы последовать их примеру. Частенько он запирался у себя в комнате и пил вино – один, скрытно от всех, ибо теперь и это было грехом, но что в его положении значил какой-то там лишний грех? Тоска на время отпускала, но на следующий день она с еще с большей силой вгрызалась в него. За дверями мастерской таились, ожидая своего часа, непоборимые соблазны. Он верил, как и многие из живописцев, что по ночам написанные им картины оживают – ведь они несут в себе частицу души написавшего их. Ночами, как святого Антония, его начинал искушать дьявол: языческие идолы, обнаженные женщины, лжесвятые в роскошных одеждах, корча гримасы, обступали его – они жили, не желая исчезать из его воображения и памяти.

Глава десятая Сожжение суеты

У любого из горожан были теперь похожие проблемы – Флоренция перестраивалась, и всем нужно было срочно перестраивать себя. Время от времени от этих забот флорентийцев отвлекали слухи о приближении войск Пьеро. Даже судьба отнятых у города владений мало интересовала их. Если что и беспокоило, так это отделение Пизы – весна заставляла задумываться о том, что у них отнят выход к морю, и от этого хозяйство города, и так уже пришедшее в упадок, разрушится еще больше. Одна за другой закрывались торговые фактории за границей, при Медичи внимательно следившие за событиями в Европе. Город терял свои глаза и уши, которые позволяли следить за происходящим. До горожан доходили лишь скудные сведения, согласно которым Пьеро якобы подобрал ключи к сердцу Карла VIII и договаривается с ним о своем возвращении во Флоренцию.