Божена Прекрасная

Жюли напевала песенку без слов и, держа на коленях куклу с длинными белокурыми локонами, неровно обрезала ей пряди волос маленькими ножницами.

– Я не смогла отнять, простите… – бормотала Катрин, стискивая кулачки.

– Жюли! Что происходит?

Горничная не повернула головы, продолжая мурлыкать под нос песенку. В детскую забежала разрумянившаяся Маша, застыла на пороге с широко раскрытыми глазами и немедленно разразилась плачем.

Куклу у Жюли попытались отнять, она выла и не отдавала, мёртво вцепившись в розовое кукольное платье. А потом стала нести такую околесицу, что месье Николя надел сюртук и лично поехал за врачом.

Говорить Жюли не могла, она или выла, или плакала, или напевала какой-то мотив без слов, а потом впала в ступор, прозрачная слюна висела в уголке губ.

– Психическое расстройство, может, шизофрения, – задумчиво сказал Пётр Аркадьевич. – Может быть, на неё так повлияла смерть той девушки… как её звали? Да, Женевьев. Это, конечно, неточный диагноз, могу и ошибаться – я не психиатр. Мои коллеги из госпиталя Святой Анны, безусловно, разберутся…

– Это уже не наша забота, а её родственников, – отрезала мадам, и врач с удивлением посмотрел на неё.

– Нет у неё здесь родственников, – раздался голос кухарки, наблюдавшей за происходящим из коридора, – Жюли приехала из Шартра.

– Ничего не попишешь, придётся нам заняться беднягой, – сказал Николай Григорьевич.

– А никаких странностей за ней не замечалось? Перемены настроения или подавленность? – Врач поводил туда-сюда своими часами перед глазами Жюли, она не обратила на это ни малейшего внимания.

– Нет, абсолютно ничего, никаких странностей, – пожал плечами генерал. – Ты ничего не замечала, дорогая?

– Жюли была сильно огорчена смертью Женевьев, но больше ничего необычного в её поведении я не замечала… Так жаль бедняжку, плохо, что у неё нет здесь родных… – Божена достала кружевной платочек, всхлипнула и сделала вид, что вытирает слезу.

– Мадам, я вам могу предложить успокоительных капель? А потом мы с вашим мужем займёмся девушкой.

– Да, пожалуйста…

Кухарка помогла одеть Жюли, и врач с Николаем Григорьевичем под руки вывели её из квартиры.

6

Семейные обеды теперь проходили почти при полном молчании, изредка прерываемом фразами: "Передай, пожалуйста…" или: "Люси, можешь подавать второе".

Новая горничная была довольно бестолковой, к тому же страшно напуганной рассказами соседской прислуги об умерших и сумасшедших девушках у месье Николя. Если бы ей не так нужна была работа…

Притихшие дети быстро управились с супом и мясным рулетом, невнятно поблагодарили и ушли из-за стола.

– Её поместили в госпиталь Святой Анны, где лечат душевнобольных, – сказал вдруг генерал.

Божена отложила вилку и промокнула салфеткой губы.

– Ты о Жюли?

– О ком же ещё.

– Она говорила что-нибудь?

– Нет, Жюли совсем не разговаривает, странно это, – нахмурился Николай Григорьевич.

– Не переживай так, Николенька… Люси, подавай чай… Всего-навсего какая-то служанка.

Генерал опешил. Салфетка выскользнула у него из рук, глухо звякнув, упала на пол вилка.

– Божена, я тебя просто не узнаю… Неужели тебе не жаль бедных девушек? Первой повезло даже больше. Не приведи бог оказаться на месте Жюли. Как у Пушкина, ты помнишь?

Не дай мне бог сойти с ума.

Нет, легче посох и сума;

Нет, легче труд и глад…

– У каждого своя судьба, ей так на роду написано… Я много подобных историй знаю… – Божена вдруг замолчала, уставившись в одну точку. – Проклятые мальчишки! Они хотят сжечь мой портрет! Как они догадались?!

– Божественная, ты о ком, о Мите?

Она стремительно вскочила, опрокинув стул, и бросила на ходу:

– Скажи детям, чтобы не беспокоили, мне надо написать важное письмо.

Оказавшись в своём будуаре, Божена заперлась на ключ, вынула свечи и книгу из ящика стола.

– Ничего у вас не получится, маленькие мерзавцы, – шипела она.

Мерцали зажжённые свечи, Божена неподвижно сидела на стуле, глядя в зеркало, а дух её был уже далеко…

***

– Она через картину выходит, как в открытую дверь… сжечь надо, – услышала Божена детский голос и увидела белоголового мальчика лет семи, а с ним ещё двоих мальчишек постарше.

– Не сме-е-еть… – зашипела Божена, и мальчики отпрянули от портрета.

– Я видел змеиный язык!

– Не надо бояться, – закричал маленький.

А сам боится, Божена это чувствует. Он всего-навсего ребёнок.

Мальчишки сняли картину и вынесли её за амбар, сломали раму и подожгли портрет.

– Не горит, зараза… ещё дровишек…

– Лёшка, что это?!

Божена, вся объятая языками пламени, бросилась на ненавистных детей, пытаясь утащить их в огонь, уничтожить маленьких тварей. Те с визгом шарахнулись от неё.

– Мама Соня говорит, что не надо бояться!

Божена хохотала и тянулась огненными руками… и вдруг будто на невидимую каменную стену наткнулась. Прочерченный на снегу круг не выпускал её за свою границу.

– А-а-а-а! – взревела Божена.

– Вы что, сукины дети, амбар спалить хотите?!

Подбежавший чернобородый мужик неосторожно заступил за черту, и огненная фигура набросилась на него.

– Вам со мной не справится, маленькие мерзавцы!