Божена Прекрасная

Веря и не веря, Женевьев под немигающим взглядом мадам вышла в коридор, где находились широкие антресоли, и поднялась по массивной лестнице наверх.

Нужная плетёная корзина нашлась в углу, няня открыла крышку и достала из неё нежно-голубое платье, украшенное несколькими рядами кружев по подолу и лифу.

– О, мадам, какая прелесть…

Прижимая ношу к груди, Женевьев стала спускаться с лестницы, держась одной рукой за перила. Вдруг её нога соскользнула со ступеньки, она потеряла равновесие и кубарем полетела с лестницы. Божена молча смотрела, как Женевьев, перевернулась через голову и замерла на полу, а потом спокойным движением подтянула колени к груди. Божена подошла и тронула носком туфли ногу девушки.

– Ну вот и всё, – тихо сказала она, а потом закричала изо всех сил:

– О мон дьё! Женевьев! Николенька! Женевьев упала с лестницы!

Прибежал Николай Григорьевич, опустился на колени, взял несчастную за руку, проверяя пульс:

– Умерла… Бедная девушка… – трагически прошептал он. – Господи, Боженочка, как же это случилось?

– Я велела поискать Женевьев корзину на антресолях, наверно, она оступилась и упала.

Выскочили из кухни Жюли и кухарка, ахнули, закричали от ужаса, заголосили…

– Дайте же простыню, я не хочу, чтобы увидели дети, – бросил Николай Григорьевич.

Вызванный доктор Пётр Аркадьевич констатировал смерть.

– Сломала шею, не повезло девушке, – грустно сказал он.

Доктору пришлось оказывать помощь Божене, которая так расстроилась из-за смерти бедняжки, что слегла в постель, а Жюли так тряслась от рыданий и страха, что пришлось отпаивать её успокоительными каплями.

5

– Не беспокойте меня, – сказала Божена детям и прислуге, – я собираюсь написать несколько писем.

– Хорошо, мадам.

Новая няня Катрин подхватила Майечку и унесла в детскую, несмотря на её протесты.

Божена закрыла дверь на ключ, вынула книгу и чёрные огарки свечей, зажгла их. В сумрачной зашторенной комнате яркие огоньки мерцали, чуть подрагивая, создавая атмосферу таинственности.

И вот она уже в поместье, ходит незримая по комнатам, по бывшей людской, заходит в амбар. Несколько дней назад Божена умертвила лошадь и корову, хоть и жаль было своё добро. Стоя в стороне, она наслаждалась отчаяньем и слезами скотниц, окруживших павшую корову.

– Мало вам… Мой хлеб едят, моё молоко пьют…

Божена достала из корсажа платья мешочек с высушенными мухами и высыпала весь в лари с мукой, не пропустив ни один.

– Кушайте на здоровьичко, гости дорогие, – хохотнула она.

Дохлые мухи вдруг ожили, зашевелились, расползлись по муке.

Рант утром повариха пошла в амбар за мукой для лепёшек, набрала полный таз. А там опарыши! Её крик и на краю деревни, наверно, услышали.

– Мать честная! С такими на рыбалку хорошо ходить, – почесал затылок председатель. – Откуда это?

– Из ларя.

Вся мука оказалась усеяна толстыми белыми червями.

– Чертовщина какая-то…

– А я что говорила? А ты не слушал, – азартно подхватила повариха.

Игнат понюхал горсть муки, стряхнул и вытер ладонь о штаны.

– Нормальная… вроде не воняет, есть можно.

Коммунары просеяли всю муку, опарышей отдали курам. Божена смеялась – шутка удалась!

***

Шорк-шорк-шорк… Сидя на корточках, Жюли чистила щёткой ковёр в гостиной. Однообразные движения не мешали ей думать, и горничная сотый раз вспоминала скорчившуюся возле лестницы Женевьев. Не может ли такого быть, что её смерть подстроена? Вдруг это мадам столкнула девушку с лестницы? Жюли замерла от этой догадки. Ну а что, это возможно… Никто не видел, как упала Женевьев, а хозяйка была рядом.

"Хелен ещё не знает, что я знаю", – внезапно пришло ей в голову, и от этой мысли у Жюли по спине забегали мурашки.

На пороге гостиной показалась Божена с каким-то французским романом в руках.

– Жюли, оставь в покое ковёр, он уже чистый. Лучше прибери на антресоли там пыли по щиколотку.

Услышав про антресоль, горничная побледнела и задрожала от страха.

– Мадам, пожалуйста… не надо… – пролепетала она, глядя снизу вверх на Божену. – Не надо, я ничего не видела и не знаю… У меня старая мать и маленький брат…

– Да ты с ума сошла!

– Умоляю, мадам… я не хочу умирать, как Женевьев…

Божена рывком подняла Жюли с ковра.

– Закрой рот! Что ты видела и знаешь?

Глаза мадам впились пиявками в лицо горничной, она не сумела солгать:

– Ничего… только свечи…

– Свечи… – Божена повернула кольцо на пальце камнем внутрь и ударила горничную ладонью по лбу. Та замолчала на полуслове.

***

– Мадам! Пойдёмте со мной в детскую… – заглянула в будуар испуганная няня.

– Что ещё случилось? – Божена недовольно закрыла книгу, не забыв заложить меж страниц закладку.

– Там Жюли… с ней что-то странное…

Мадам поднялась с кресла и прошла в детскую, которую делили на двоих сёстры Маша и Майечка. На полу, поджав ноги, сидела Жюли, расставив кукол вокруг себя полукругом. Куклы были Машиной гордостью, никому на свете она не разрешала прикасаться к ним. Это были маленькие барышни в шляпках и шёлковых платьицах, украшенных лентами, куклы с маленькими сумочками и букетиками искусственных цветов, куклы с собачками, кукла-китаянка и кукла-мулатка цвета кофе с молоком…