Божественная трагедия

Макс прошел в следующий зал. Наконец-то, там он обнаружил картины. У одной как раз стояла Марлен и пристально разглядывала. Макс, подошел и тоже уставился на огромный холст. Все полотно было в гигантских разноцветных кляксах. Макс было подумал, что это не кляксы, а тщательно выведенные образы, смысл которых ему непонятен. Но телевизор рядом с картиной подтверждало первое впечатление. На экране шло видео, про ниндзя в черном облегающем кимоно и плотно закрытым лицом. Ниндзя разбежавшись, швырял на лежавший перед ним холст стеклянные банки с краской. Банки разбивались вдребезги, оставляя сочные разноцветные кляксы. Марлен продолжала вдумчиво смотреть на картину.

– Марлен, – не выдержал Макс, – ты мне можешь объяснить, что ты тут увидела. Это же просто кляксы.

– Кляксы? – растерянно пробормотала Марлен. – Макс, ты что? – Она неожиданно встрепенулась и к ней вернулся ее самоуверенный и насмешливый тон, – какие кляксы? Художник нам показывает свое подсознание, свой внутренний мир. Посмотри как он писал это полотно, – и она показала на экран. Он входил в высочайшее эмоциональное возбуждение, и подсознание само управляло им, так что можно сказать это слепок       его души.

– Мрачноватая душа, – съязвил Макс.

– А чтобы получилось у тебя? Черный фон и по-центру кулак с содранными костяшками?

– Все равно это кляксы за 50000 евро.

– Кляксы за 50000 евро? – услышал он рядом низкий женский голос с сильным итальянским акцентом.

Обернувшись Макс увидел молодую женщину в белом облегающем платье до колен. Платью было что облегать: выдающаяся грудь, округлые бедра, талия на этом фоне казалась тонюсенькой. Лицо настоящей итальянки, острый нос, огромные карие глаза черные длинные волосы, убранные в хвост.

– Одни такие кляксы, как вы говорите, были проданы за 140 миллионов долларов, я Джексона Поллока имею ввиду, – ее голос действовал на Макса как дудочка факира на змею, низкий тембр, итальянский акцент.

Марлен пристально оглядела итальянку с голову до ног, отметив шикарные бежевые босоножки Лабутена на 6-дюймовом каблуке из последней коллекции, все усыпанные шипами, которые она видела в магазине всего несколько часов назад. Марлен очень эти босоножки понравились, но выложить 3000 евро только на них она не могла. А эта бесцеремонная особа, на которую вытаращился Макс, могла. Особа улыбнулась, Макс выгнул грудь и тоже расплылся в улыбке, хотя по существу вопроса он ничего сказать не мог. Никакого Джексона Поллока он не знал, и как ни пытался незаметно вызвать поиск гугла на очках, ничего не получалось. Итальянка смотрела на него, ожидая реакции.

– Но эти кляксы существенно дешевле, – пробормотал наконец Макс, прекрасно осознавая, что сморозил еще одну       глупость.

– О       да, – внезапно согласилась она, – японский авангард недооценён.

Тут, словно ниоткуда, выплыл Лингфилд.

– Я прошу прощения, что оставил вас, но пришло так много знакомых, и довольно значительных знакомых, – понизив зачем-то голос, добавил он, – что я просто не мог каждому не уделить хотя бы минутку. Хочу рекомендовать Вам – Дама Большого Креста нашего Ордена, Сиссилия Монуччи. А это, – обратился он к итальянке, наши гости, Марлен … и Массимо … – зачем-то исковеркав его имя представил Бальи.

– Мы говорили об экспрессионизме, сеньор Массимо совершенно справедливо заметил, что японские художники совершенно не ценятся здесь у нас, в Европе.

– Массимо, – улыбнулся Лингфилд, как показалось Максу с лукавой улыбкой, – вы меня не устаете поражать глубинами вашей эрудиции в вопросах современного искусства. Я думаю, что Вам вместе с Сиссилией есть что обсудить, а я тем временем,       похищу у Вас Марлен.

– Меня уже похищали совсем недавно, – холодно отрезала девушка. Она была вне себя от того, как «Массимо» не сводил взгляда то с декольте, то с губ этой Дамы Большого Креста.

– О, Марлен, – в голосе Бальи послышалось страдание, – я не хотел Вам напоминать об этой чудовищной истории. Вам не стоит опасаться ничего, я хотел Вам показать нашу постоянную экспозицию, и давайте возьмем с собой Вашего друга, – он сделал паузу, – Барта. А Сиссилия покажет Массимо выставку, раз он так болеет сердцем за японский авангард.

Лингфилд осторожно взял Марлен под локоток и повел из зала. «Массимо» был счастлив. Хороша Сиссилия, думал он, глядя чуть ниже шеи. Она, тем временем, рассказывала, что она куратор этой выставке, и каких трудов ей стоило заполучить этих японских художников, что это большое открытие для Рима. Что, несмотря на удручающее положение экономики, настоящие ценители искусства с энтузиазмом восприняли выставку.

Тут в наушнике раздался голос Ангела: «На экран взгляни, пожалуйста». Он послушно посмотрел в правый угол. «Просто, может быть, тебе будет интересно знать про эту Сессилию. Я ее нашел. Посмотри».