Божественное пламя

Пастухи и мальчишки, стерегущие коз, были отосланы на холмы, как в любое другое, самое обычное утро.

Вершины гор темными силуэтами вырисовывались на фоне неба, в глубине которого медленно бледнели звезды. Мальчик, сжимая поводья и дротики, ждал, когда появится первая розовая полоса, предвещающая рассвет: он должен был запомнить ее раз и навсегда. Он знал об этом ощущении и впервые испытывал его сам. На протяжении всей своей жизни он слышал рассказы о насильственной смерти, теперь его тело вспоминало их: скрежет железа, проходящего сквозь внутренности, невыносимая агония, смутные тени, ждущие, пока свет померкнет в глазах умирающего — навсегда, навсегда. В воцарившейся тишине его сердце обратилось к Гераклу-покровителю: «Почему ты покинул меня?»

Заря зажгла самый высокий пик. Он вспыхнул, словно объятый пламенем. Мальчик был совершенно один, и божественно-спокойный голос Геракла беспрепятственно достиг его слуха. Бог сказал: «Я открыл тебе свои таинства. Не обольщай себя надеждой, что умрут другие, не ты — не для этого я даровал тебе свою дружбу. Только взойдя на погребальный костер, я достиг бессмертия. Колено к колену я боролся с Танатосом, я знаю, как побеждают смерть. Бессмертие для человека — это не вечная жизнь; желание жить вечно порождает страх. Каждое мгновение, когда человек не ведает страха, делает его бессмертным».

Розово-красные вершины холмов стали золотыми. Он стоял между смертью и жизнью, как между ночью и днем, и думал в взмывающем экстазе: я не боюсь. Это было лучше музыки или любви матери, это была жизнь богов. Горести не могли его затронуть, ненависть — причинить боль. Все казалось ясным и отчетливым, как падающему вниз орлу. Он чувствовал себя просветленным и острым, как стрела.

По твердой земле дороги застучали копыта лошадей.

Кимолиане остановились за оградой. На холме насвистывал на свирели пастух. В домах щебетали ничего не знающие дети, какая-то женщина пела. Всадники раскидали изгородь и со смехом въехали в деревню. Скот, на который они позарились, все еще находился в загоне. Начать можно было с женщин.

Внезапно раздался такой громкий и пронзительный вопль, что кимолиане подумали, что их заметила какая-то дикарка. Потом они услышали крики мужчин.

Верховые и пешие, скопы обрушились на налетчиков. Некоторые из них уже ломились в дома, с этими справились быстро. Силы сражающихся были теперь примерно равны.

Воцарился полный хаос, люди метались среди ревущего скота. Потом один из кимолиан пробился к воротам и кинулся бежать. В рядах скопов раздались торжествующие вопли. Мальчик догадался, что кимолиане сейчас дрогнут и побегут, и скопы не будут им препятствовать, довольствуясь сегодняшней удачей и не заглядывая в день завтрашний, когда враг вернется сюда, униженный поражением и жаждущий мести. И они называют это победой?

Со свирепым криком он кинулся к воротам:

— Не давайте им уйти!

Увлеченные его порывом, скопы подчинились. Ворота были перекрыты. Скот все еще топтался в загоне, но мужчины теперь стояли лицом друг к другу, образуя боевую шеренгу в миниатюре.

«Сейчас!» — думал мальчик, вглядываясь в кимолианина напротив.

На том был старый шлем из черной засаленной кожи, прошитый грубо выкованными железными пластинами, и панцирь из козлиной шкуры мехом наружу, местами до блеска вытертой. Его лицо, с молодой рыжей бородкой, было покрыто веснушками и шелушилось от сильного загара. Он насупился — не гневно, но как человек, вынужденный выполнять привычную ему работу, рассчитывая при этом только на себя. Тем не менее его шлем и латы уже порядочно поизносились, он был высок ростом и не выглядел неопытным юнцом.

У Александра было два дротика: один, чтобы метнуть, другой для сражения. В воздухе свистели копья, а один из скопов залез на крышу своего дома с луком в руке. Лошадь заржала и поднялась на дыбы, потом понесла. Древко копья торчало у нее из шеи. Всадник упал и, кое-как поднявшись, захромал, волоча ногу. Казалось, что прошла целая вечность. Большинство копий было брошено впустую — сказались нетерпение, большое расстояние или недостаток опыта. Глаза рыжебородого бегали, он выбирал противника для рукопашной, которая вот-вот должна была начаться.

Мальчик нацелил копье и пришпорил свою лошадку. Легкая цель — прямо над сердцем на козлиной шкуре черная проплешина. Нет, в первый раз он должен встретиться с врагом лицом к лицу. Почти не глядя, он швырнул оружие в сторону топчущегося рядом с выбранной жертвой кимолианина, темноволосого, коренастого, смуглого от загара. В ту же секунду его пальцы впились в древко второго дротика, глаза устремились на рыжего. Кимолианин увидел его. Мальчик издал нечленораздельный боевой вопль и огрел лошадь древком. Лошадка рванулась вперед по взрытой стадом и всадниками земле.

Рыжий, озираясь, поднял длинное копье. Его рыскающий, ищущий взгляд не задержался на мальчике; он ожидал настоящего противника, взрослого, могущего быть опасным.