Божественное пламя

Гир поспешно отвязал сумку от седла. Мальчик швырнул в нее мертвую голову и вытер ладони об кожаную поверхность. Между пальцами, склеивая их, запеклась кровь. Ручей был в сотне футов внизу, он вымоет руки по дороге домой. Мальчик повернулся, чтобы попрощаться.

— Подождите! — крикнул кто-то. К ним, размахивая руками, бежали с какой-то ношей несколько человек. — Не отпускайте молодого господина. Для него есть еще один трофей. Двоих! Да, смотрите, он убил двоих.

Мальчик нахмурился. Ему нужно возвращаться. Он участвовал только в одном бою. Чего они хотят?

Задыхаясь, к ним приблизился первый из бегущих.

— Это правда. Вот этот, — он показал на обезглавленный труп, — был вторым. В первого мальчик кинул дротик, еще до рукопашной. Я видел своими глазами: он повалился, как заколотая свинья. Еще подергался немного. Но сдох до того, как женщины добрались до него. Он твой, молодой господин. Тебе будет что показать отцу.

Стоявший рядом скоп показал всем голову, высоко поднимая ее за волосы. Густая черная борода скрывала разрубленную шею. Рот был искривлен предсмертной судорогой, смуглая кожа стянута; один глаз полузакрыт, так что виден был только белок. Это был тот первый кимолианин, в которого Александр не глядя метнул дротик. Он забыл о нем, его мозг уничтожил и тень памяти об этом человеке, так, словно того никогда не существовало. В течение какого-то мгновения мальчик стоял как слепой, видя и не видя эту голову, которая покачивалась у него перед глазами, надменно кивая. Холод разлился по низу живота, он почувствовал дурноту, липкий пот потек по ладоням. Мальчик сглотнул и справился с приступом тошноты.

— Я не убивал его, — сказал он. — Я никогда не видел этого человека.

Все трое в один голос принялись уверять его, описывая тело, клянясь, что на нем нет больше ни одной раны, обещая принести труп, показать его дротик. Голову настойчиво совали ему в руки. Двое за первый раз! Он сможет рассказывать об этом своим внукам. Скопы даже обратились к посредничеству Гира. Юный господин утомлен, и неудивительно; если он оставит трофей здесь, то будет сожалеть об этом, придя в себя; пусть Гир сохранит для него эту голову.

— Нет! — Голос мальчика окреп. — Он мне не нужен. Я не видел, как он умер. Вы не можете навязать мне труп, если человека этого убили женщины. Вы не можете рассказать мне, что случилось. Унесите это прочь.

Скопы прикусили языки, неохотно повинуясь этому последнему, уже совершенно необъяснимому капризу. Гир отвел в сторону вождя и что-то зашептал ему на ухо. Лицо скопа переменилось, он по-доброму обнял мальчика за плечи и заявил, что перед долгой обратной дорогой нужно согреться каплей вина. Александр послушался. Он шел рядом с вождем, его чистое бледное лицо было спокойным и отрешенным, под глазами проступила легкая синева. Вскоре выпитое вино возвратило его коже обычный румянец, он заулыбался и через пару минут уже смеялся вместе со всеми.

Снаружи восторженно судачили. Что за дивный парнишка! Какая отвага, что за голова на плечах и какое сыновнее чувство! Какой отец не был бы горд таким сыном?

«Осмотри со вниманием роговой нарост копыта. Толстое копыто делает ногу коня сильнее, а тонкое — ослабляет. Озаботься также, не поленись проследить, чтобы копыто не было плоским, чтобы передняя и задняя части были высокими; тогда стрелка останется чистой, не забьется землей».

— Есть ли в этой книге хотя бы одно место, которого ты не знаешь наизусть? — спросил Филот, сын Пармениона.

— Нельзя знать слишком много из Ксенофонта, — ответил Александр, — когда он говорит о лошадях. Я бы хотел прочесть и его книги о Персии. Ты сегодня будешь покупать?

— В этом году нет. А мой брат покупает.

— Ксенофонт говорит, что хорошее копыто стучит по земле так же звонко, как кимвал. У этого, кажется мне, копыта вывернуты внутрь. Отцу нужен новый боевой конь. Предыдущего убили под ним в прошлогодней войне с иллирийцами.

Александр взглянул на помост перед ними, возведенный, как обычно, для весенних конских торгов. Царя еще не было.

Стоял ясный ветреный день; озеро и лагуна, темно поблескивающие на солнце, покрывались рябью. Края белых облаков, зацепившихся за вершины дальних гор, отсвечивали голубым, как лезвия заточенных мечей. Взрытый дерн луга был зеленым от зимних дождей. Солдаты покупали все утро крепких низкорослых лошадок с густыми гривами, бодрых и хорошо откормленных на зимних пастбищах. Гиппархи старались для себя, вожди — для соплеменников, составлявших большую часть их отрядов: в Македонии всякий племенной вождь был в то же время и военачальником, и попечителем своих солдат. К полудню с обычными торгами было покончено. Настало время чистокровок, коней для ристалищ и парадных шествий, для царя и его полководцев, коней холеных и разукрашенных.

Конские торги в Пелле были обычаем не менее почтенным, чем посвященные богам пиры. Барышники прибывали из земель Фессалии, Фракии, из Эпира, даже из-за Геллеспонта, — эти последние всегда уверяли, что их лошади скрещены с нисской ветвью, принадлежащей персидским царям.