Черный глаз подозрительно покосился на него.
— Тише, тише. Я скажу когда.
Чувствуя, как лошадь мгновенно подобралась, левой рукой, на которую были намотаны поводья, он ухватился за свисающую прядь гривы, правой — за ее основание между плеч. Пробежав вместе с Букефалом несколько шагов, он прыгнул, перебросил ногу — и вот он уже наверху.
Конь ощутил легкое, уверенное существо на своей спине, — мягкие движения невидимых рук, снисходительную, но сознающую свою власть волю, природу божественности, которую он тонко почувствовал, потому что сам был к ней причастен. Люди не справились с конем, но он подчинился богу.
Толпа смолкла. Здесь были люди, знавшие толк в лошадях, люди, которым здравый смысл не позволил бы даже приблизиться к этому бешеному. Затаив дыхание, все ожидали, когда он покажет свой норов. Когда ублюдок понесет, можно будет только молить богов, чтобы мальчик не упал под копыта и сумел продержаться, тогда рано или поздно зверь выдохнется. Но, к всеобщему изумлению, конь повиновался мальчику, он ждал знака. По толпе пронесся гул удивления, который потом, когда все увидели, как мальчик наклонился вперед и с криком ударил пятками в бока лошади, пустив ее рысью к пойменным лугам, перерос в восторженный рев. Вскоре всадник исчез вдали, и только по стайкам птиц, вспархивающих из-под копыт, можно было определить, где он находится.
Наконец они вернулись. Солнце теперь светило им в спину, и копыта Букефала, гулко ударяясь в землю, победно топтали тень, как благородные кони фараонов топтали поверженных врагов.
На поле Александр придержал его. Конь тяжело дышал и тряс уздечкой. Мальчик сидел свободно, приняв рекомендуемую Ксенофонтом позу: ноги опущены вниз, бедро напряжено, голень расслаблена. Он направил коня к помосту, но человек, который его там ждал, сошел вниз. Это был его отец.
Он спешился в армейском стиле: через шею, спиной к лошади — наилучший способ во время боя, если лошадь позволит. Букефал помнил, чему его учили до того, как он попал к Филонику. Филипп протянул обе руки, и Александр упал в его объятия.
— Будь осторожнее, отец, не трогай его рот. Он ободран.
Филипп похлопал мальчика по спине. Он плакал. Даже из-под века слепого глаза текли настоящие слезы.
— Сын мой! — выговорил он, задыхаясь. Упавшие в его жесткую бороду слезы влажно блестели. — Хорошая работа, сын мой. Мой сын.
Александр ответил на поцелуй. Он чувствовал, что этой минуты ничто не может омрачить.
— Благодарю, отец. Спасибо за коня. Я назову его Букефал.
Лошадь неожиданно дернулась. Сияющий, сыплющий похвалами, к ним подступал Филоник. Александр обернулся и мотнул головой, приказывая ему удалиться. Барышник мгновенно исчез. Покупатель всегда прав.
Вокруг скапливалась возбужденная толпа.
— Отец, ты не прикажешь им отойти? Он еще не привык к людям. Я должен отереть его сам, иначе он простудится.
Во дворе конюшни было тихо и пусто, торги продолжались. Раскрасневшийся от верховой езды и работы со скребком, с всклокоченными волосами, пропахший лошадьми, мальчик наконец остался один. Только последний докучливый зритель следил за ним сияющим взглядом, в котором соединились торжество и смущение, — Гефестион. Александр улыбнулся, давая понять, что узнал его. Мальчик улыбнулся в ответ и, поколебавшись, подошел ближе. Оба молчали.
— Он тебе понравился?
— Да, Александр… Он словно узнал тебя. Я это почувствовал, это знак судьбы. Как его зовут?
— Я называю его Букефал.
Они говорили по-гречески.
— Это лучше, чем Гром. Он ненавидел то имя.
— Ты живешь неподалеку, правда?
— Да. Я могу тебе показать, отсюда видно. Видишь вон тот холм — не первый, а второй, и за ним…
— Ты был здесь раньше, я тебя помню. Ты помог мне закрепить пращу… нет, то был колчан. И твой отец увел тебя.
— Я не знал, кто ты.
— Ты показывал мне эти холмы в тот раз, я вспомнил. И ты родился в месяце Льва, в том же году, что и я.
— Да.
— Ты на полголовы выше. Но твой отец высокий, да?
— Да, и мои дядья тоже.
— Ксенофонт говорит, что уже по жеребенку можно определить, будет ли он высоким — по длине ног. Когда мы вырастем, ты все равно будешь выше.
Гефестион посмотрел ему в глаза. Встречный взгляд был уверенным и искренним. На память ему пришло, что отец как-то сказал: сын царя мог бы подрасти, если бы этот болван, его наставник, не перегружал мальчика и получше кормил. О нем нужно заботиться, рядом должен быть друг.
— Но ты единственный, кто сможет ездить на Букефале.
— Пойдем, посмотришь на него. Совсем близко не подходи; мне придется на первых порах быть рядом, пока конюхи его чистят. Он должен привыкнуть.
Александр внезапно обнаружил, что говорит на македонском. Мальчики переглянулись и засмеялись.
Они еще какое-то время поговорили о том о сем, прежде чем Александр вспомнил, что прямо из конюшен, в чем был, хотел бежать с новостями к матери. Впервые за всю жизнь всякая мысль о ней совершенно вылетела у него из головы.
Через несколько дней он принес жертву Гераклу.
Герой был великодушен. Он заслуживал более щедрых даров, чем козел или ягненок.