Божественное пламя

Олимпиада согласилась. Если ее сын считал, что ничто не может быть слишком хорошим для Геракла, то она сама считала, что ничто не может быть слишком хорошим для ее сына. Она написала письма всем своим друзьям и родне в Эпир, красочно изложив, как царь Филипп снова и снова пытался оседлать лошадь и наконец благородное животное, придя в негодование, сбросило его в пыль перед всем народом; как зверь свирепствовал, подобно льву, но ее сын укротил коня. Она развязала новый тюк с афинскими товарами и предложила Александру самому выбрать ткань для нового парадного хитона. Мальчик выбрал простую тонкую белую шерсть и, когда Олимпиада заметила, что такая небогатая одежда мало приличествует столь великому дню, возразил, что она приличествует мужчине.

Он принес свой дар к гробнице героя в саду в золотом кубке. Его отец и мать оба присутствовали: это была официальная церемония.

Перечислив в обращении к полубогу все положенные титулы и именования, он поблагодарил Геракла за его дары человеческому роду и заключил:

— Ты даровал мне свою благосклонность. Не покидай меня, будь во всем моим покровителем и защитником, преклони слух к моим молитвам.

Он опрокинул кубок. Полупрозрачные крупицы ладана, просияв в лучах солнца, упали на горящие уголья. Облако сладкого голубого дыма поднялось к небесам.

Все присутствующие, за исключением одного, возгласили хвалу. Леонид, который счел себя обязанным явиться на жертвоприношение, поджал губы. Приближался день его отъезда, бремя забот о мальчике должно было перейти к другому. Хотя Александру еще не сообщили, его возбуждение казалось вызывающим. Арабское благовоние еще сыпалось из чаши, — десятки и десятки драхм. И это после многолетней проповеди аскетизма, после постоянных предостережений от излишеств. Посреди изъявлений благочестия его кислый голос проговорил:

— Трать с меньшим расточительством драгоценные смолы, Александр, пока не станешь властителем тех земель, где они произрастают.

Александр обернулся от алтаря с пустым кубком в руке. Он посмотрел на Леонида сначала с удивлением, потом — серьезно и сосредоточенно.

— Да, — сказал он наконец. — Я запомню.

Спускаясь вниз по ступеням гробницы, он встретился глазами с выжидающим взглядом Гефестиона, которому тоже была известна природа знамений. Им не было нужды обсуждать происшедшее.

5

— Теперь я знаю, кто это будет. Отец получил письмо, он посылал за мной этим утром. Надеюсь, этот человек сносен. Если нет, мы что-нибудь придумаем.

— Можешь на меня рассчитывать, — сказал Гефестион. — Даже если тебе придет в голову его утопить. Ты и так многое вынес. Он настоящий философ?

Мальчики сидели в желобе для стока воды между двумя дворцовыми фронтонами: потайное место, известное прежде одному Александру, а теперь — им двоим.

— Ну конечно, из Академии. Он ученик Платона. Ты будешь ходить на занятия? Отец разрешил.

— Я буду лишь тянуть тебя назад.

— Софисты учат методом диспутов, ему нужны мои друзья. Мы позднее обсудим, кого позвать еще. Отец написал ему, что логические забавы его не интересуют, я должен учиться вещам, которые будут мне полезны. Он ответил, что образование должно соответствовать положению и обязанностям. Это мало о чем говорит.

— Философ, по крайней мере, не будет тебя бить. Он афинянин?

— Нет, стагирит. Он сын того Никомаха, который был врачом моего деда Аминты. Полагаю, лечил и моего отца, когда тот был ребенком. Ты знаешь, как жил Аминта — словно волк, окруженный охотниками. Он только и делал, что изгонял своих врагов или пытался вернуться сам. Никомах должен был доказать свою преданность. Не знаю, насколько хорош он был как врач. Аминта умер в своей постели — в нашей семье это редкость.

— Так, значит, его сын. Как его имя?

— Аристотель.

— Он знает страну, это уже что-то. Он очень стар?

— Ему около сорока. Немного для философа, они живут вечно. Исократу, который хочет, чтобы отец объединил греков, уже за девяносто, а он все ищет себе занятие. Платон прожил больше восьмидесяти. Отец говорит, что Аристотель надеялся стать главой школы, но Платон выбрал своего племянника. Вот почему Аристотель оставил Афины.

— И тогда он испросил позволения приехать сюда?

— Нет, тогда нам еще было по девять лет. Я запомнил год из-за халкидийской войны. И он не мог вернуться домой в Стагиру, потому что как раз тогда отец сжег ее и забрал жителей в рабство. Что это тянет меня за волосы?

— Это сучок от дерева, по которому мы лезли.