Божественное пламя

Гефестион, ум которого, прежде замутненный неистовым желанием, прояснился, словно в озарении увидел длинную череду любовников царя Филиппа: их грубоватую красоту, резкую, как запах пота, чувственность, их ревность, интриги, бесстыдство. Единственный во всем мире, он был избран, чтобы быть тем, чем не смогли стать они; в его руки была отдана гордость Александра, он был облечен доверием. Сколько бы он еще ни прожил, ничего более великого с ним уже не произойдет; чтобы стремиться к большему, нужно быть бессмертным. Слезы хлынули из его глаз и потекли по шее Александра, который, думая, что Гефестион испытывает ту же грусть, что и он, с улыбкой гладил его волосы.

Весной следующего года Демосфен отплыл на север, в укрепленные города Перинф и Византий на Геллеспонте. У каждого из них Филипп выторговал мирный договор; предоставленные самим себе, они не стали бы противиться его воинственному продвижению вперед. Демосфен убедил оба города нарушить договоры с царем. Афинское войско на Фасосе начало необъявленную войну против Македонии.

На плацу Пеллы — гладкой равнине, бывшей дном моря, отступившего еще на памяти живых стариков, — фаланги разворачивались и переходили в атаку, упражняясь с огромными сарисами, подобранными по длине так, что их наконечники у трех рядов солдат, стоящих друг за другом, должны были ударять в строй врага единой линией. В коннице разучивали прием боя, пытаясь удержаться в седле после столкновения или удара — цепляясь за гриву, сводя бедра и колени.

В Мьезе Александр и Гефестион собирали свои пожитки, чтобы выехать на рассвете, и искали в головах друг у друга.

— Ни одной на этот раз, — сказал Гефестион, откладывая гребень. — Их полно зимой, когда люди теснятся все вместе.

Александр, сидевший у него на коленях, легонько оттолкнул свою собаку, пытавшуюся лизнуть его в лицо. Мальчики поменялись местами.

— Блох можно смыть водой, — сказал Александр, принимаясь за дело. — Но вши как иллирийцы — ползают в самой чаще. Мы их столько наберем в лагере, надо бы хоть туда приехать чистыми. Я не думаю, что у тебя… Нет, подожди. Ну вот и все. — Он поднялся, чтобы взять с полки закупоренную склянку. — Попробуем мазь, она помогает. Нужно сказать Аристотелю.

— Она смердит.

— Нет, я добавил благовоний. Понюхай.

В течение последнего года он увлекся искусством врачевания. Среди множества отвлеченных знаний, из которых немногие, по мысли Александра, пригодились бы в реальной жизни, это было по-настоящему полезным делом, которым не пренебрегали на полях Трои цари-воины; художники изображали Ахилла перевязывающим раны Патрокла. Его увлечение смутило Аристотеля, собственный интерес которого к Асклепию был теперь чисто академическим; но эта наука была наследственной в его роду, и в итоге он стал обучать ей с удовольствием. У Александра появилась тетрадь с записями рецептов мазей и микстур, указаний по лечению лихорадок, ран и переломов.

— Пахнет получше, — признал Гефестион. — И вроде бы прогоняет насекомых.

— Моя мать знает против них заговор. Но в конечном счете всегда выбирает их вручную.

Собака, тоскуя, уселась у вещей хозяина, узнавая запах разлуки. Несколько месяцев назад Александр принимал участие в военном походе, командуя, как и обещал ему царь, собственным отрядом. В течение всего дня в доме раздавался резкий скрежет, напоминающий стрекотание сверчков: сложив вещи, юноши точили свои дротики, кинжалы и мечи.

Гефестион думал о грядущей войне без страха, сама память о котором стерлась или притаилась где-то в глубинах сознания, исчез даже страх за жизнь Александра. Только так возможно было жить рядом с ним. Гефестион не имел права погибнуть — он был нужен Александру. Вместо того чтобы мучиться предчувствиями, нужно научиться убивать врагов первым, а в остальном положиться на богов.

— Я боюсь одного, — сказал Александр, пробуя в ножнах свой меч, — лезвие, как шелк, проходило сквозь хорошо натертую воском кожу. — Юг может напасть прежде, чем я буду готов. — Он потянулся за лубяной кисточкой, которой чистили позолоту.

— Оставь, я почищу вместе со своими. — Гефестион склонился над замысловатым флероном ножен и переплетениями орнамента. Александр всегда быстро избавлялся от дротиков, его оружием был меч: лицом к лицу, врукопашную. Приводя ножны в порядок, Гефестион пробормотал заклинание на счастье.

— Я надеюсь к греческой кампании уже быть полководцем.

Гефестион оторвался от эфеса, который полировал куском шагрени.

— Не обольщай себя, война вот-вот начнется.

— На поле боя, когда нужно действовать, за мной пойдут и сейчас. Это я знаю. Хотя и считают, что мне еще рано командовать. Год, два года… Но они пойдут за мной, пойдут хоть сегодня.

Гефестион задумался. Он никогда не говорил Александру того, что тот желал услышать, если это грозило повлечь за собой неприятности.

— Да, пойдут. Я видел это в прошлый раз. Когда-то они верили, что ты приносишь удачу. Но теперь солдаты могут сказать, что ты разбираешься в своем деле.

— Они давно меня знают. — Александр снял с вбитого в стену колышка свой шлем и расправил белый гребень из конских волос.