Божественные тайны сестричек Я-Я

— Знаем, — улыбнулась Тинси. — Это запрещено.

Ниси долго смотрела на троицу, прежде чем наконец смириться.

— Не желаю даже думать о том, что с нами может случиться, — буркнула она.

— И не думай, сладкая булочка, — посоветовала Каро, обнимая ее за плечи.

— Буду предаваться голубым и розовым мечтам, — решила Ниси.

Они пробрались к той стороне башни, где футах в шести над землей висела грубо сколоченная лестница. Девочки по очереди подсадили друг друга. Последней поднялась Каро как самая высокая. Сердце Виви бешено билось, по шее струился пот. Если удушливой жары, рома и поздней ночи было недостаточно, чтобы ввести ее в транс, величина желтой луны оказалась последней точкой.

Добравшись до верхней ступеньки, Виви ступила на узкий помост, окружавший старый деревянный резервуар. Когда-то он использовался на железной дороге, но теперь пригодился городу, поскольку расположенные неподалеку английская авиабаза и военный лагерь Ливингстон значительно увеличили его население.

С двадцати футов над землей она смотрела на городок Торнтон. И думала о матери и отце, о Пите и малышке Джейзи, о той неопределенной, шаткой жизни, которой они жили. О том, как застывала Багги, стоило мужу подойти чуть ближе. О манере, в которой она произносила: «Вот ваш ужин, мистер Эббот», — и при этом поджимала губы. О привычке отца смеяться над домашними платьями, грязными после возни в саду ногтями и освященными свечами матери. Об исходящем от отца слабом запахе шотландского виски, не вполне заглушенном антисептической настойкой доктора Тиченора. О позвякивании пряжки, свисавшей с ремня.

Неудовлетворенность и недовольство матери лежали свернувшейся змеей в ее собственном теле. Со дня рождения младшей дочери Багги спала в детской на раскладушке. И хотя Виви не могла определить происходящее словами, все же чувствовала собственную усталость в попытках постоянно сдерживать живость, бьющую ключом энергию, чтобы не причинять матери новой боли. В пятнадцать лет Виви Эббот умела куда искуснее, чем ее сверстницы, скрывать свои эмоции, но выглядела при этом не менее воодушевленной и жизнерадостной.

Она не понимала, что подобные эксперименты над собой ни к чему хорошему не ведут. И не имела никакого представления о той привычке сдерживаться, которую ее мать приобрела едва ли не с детства. Вообще Виви многого не знала о Багги.

Не знала о том старом кошмаре, который постоянно ее преследовал. Кошмаре, родившемся из того, что случилось, когда ей было двенадцать. В этом возрасте Багги вела дневник, которому поверяла тайные чувства и маленькие сентиментальные стихотворения. Она писала о гневе и обидах на сестру Вирджинию и мать Дилию. Писала романтические девчоночьи стихи о феях, любви, Деве Марии и о восхищении лошадьми (на которых она боялась ездить).

В кошмаре Багги все происходило так, как произошло на самом деле в девятьсот двенадцатом. Дилия нашла дневник, страшно разозлилась и вынудила Багги следовать за ней и Вирджинией на задний двор. Там она принялась вырывать страницы из тетради и передавать Вирджинии, которая бросала их в огонь.

— Багги, — заявила она, — ты не писательница. И в твоей жалкой жизни нет ничего такого, о чем стоило бы писать. Если кто у нас и писатель, так это Вирджиния.

Наблюдая, как все ее тайны превращаются в дым, Багги поклялась отомстить сестре. И отомстила. В девятнадцать лет она, рассчитав все до последней мелочи, увела у нее Тейлора Эббота и женила на себе. Он твердил ей, что она самая миленькая крошка во всем округе Гарнет, и требовал, чтобы она навсегда осталась только его малышкой.

Однако победа Багги оказалась весьма сомнительной. Муж изменял ей направо и налево все годы их брака.

Стоя на вершине водонапорной башни, Виви ощущала, как растет и охватывает все ее тело облегчение. Что за удовольствие смотреть отсюда на городок! Все равно что наблюдать за парадом с крыши высокого здания! Она видела спутанные нити испанского мха, свисавшие с дубов городского парка. Различала кусты камелий и азалий, сальвии, ощущала запах ночного жасмина. Закрыв глаза, она воображала, что заглядывает в свой дом. Видит спальню и всю обстановку. Кровать с четырьмя столбиками и шелковым балдахином, купленным для нее Делией в Новом Орлеане; подаренный отцом на пятнадцатилетие новый туалетный столик, на котором красуется фото Джека в спортивной форме со скрипкой в руке; высокий комод, забитый мокасинами и свитерами, потолочный вентилятор, теннисная ракетка, прислоненная к ночной тумбочке, призы за победу в теннисных матчах, бесчисленные снимки я-я и один — Джимми Стюарта.