Божественные тайны сестричек Я-Я

Камера, куда привели девочек, оказалась, вероятно, самым прохладным местом во всем Торнтоне. Расположенное внизу, на уровне подвала с окнами по обеим сторонам и боковой дверью, открытой настежь (не говоря уже о вентиляторе, который офицер Роско Дженкинс взял с собственного стола и поставил на карточный столик прямо перед камерой), помещение выглядело весьма приятным местечком. Волосы у девочек еще не высохли, вода с кожи не успела испариться, да еще Роско принес содовой из холодильника, за что они вежливо его поблагодарили.

— Роско, — пообещала Виви, — когда я буду писать мемуары, вы станете одним из главных персонажей.

Я-я выпили содовую и растянулись на нарах.

— Мой отец, — прошипела Тинси, — совершенно, просто совершенно не способен понять человеческую натуру. Какое счастье, что Джек вовремя от него убрался!

— Мы не обычные преступники! — вспылила Каро.

— В нас нет ничего обычного, — согласилась Ниси.

Виви молча смотрела на низкий потолок камеры и думала о том, что следует подчиняться чему-то более высокому, чем законы Торнтона. Слишком много людей прячутся у себя в комнатах, когда лунный свет становится ярче, когда луна льет на землю свои лучи, хотим мы этого или нет.

И в эту ночь луна любила спящих я-я. Не потому, что они были прекрасны. Не потому, что были совершенны, дерзки или самоуверенны. Но потому, что они были ее дорогими дочерьми.

17

Если бы Сидда Уокер могла видеть Виви и остальных я-я в свете той летней луны сорок второго, видеть их чуть соприкасавшиеся молодые тела со светящимися в лунных лучах сосками, наверное, сразу поняла бы, что происходит из рода богинь. Поняла бы, что первобытная, сладостная сила, растекающаяся в жилах матери, как подземная река, — та же, что течет и в ней самой. Какими бы шрамами ни наградила ее Виви в своих необузданных метаниях между созиданием и разрушением, она также передала дочери мощную способность восторгаться, приходя в бурный, временами необузданный экстаз.

Сидда спускалась по ступенькам к озеру Куино, сгорая от тревоги. И пока луна медленно, торжественно выплывала на небо, превращаясь в невиданной красоты шар, Сидда терзалась мыслями о собственном смятении и внезапно подорванной решимости добраться до сути вещей. Но летняя луна терпела такое пренебрежение лишь до поры до времени, и когда Сидда собиралась в очередной раз поставить ногу на ступеньку, лунный луч скользнул по ее плечу и заставил поднять глаза к небу. Сидда глубоко, прерывисто вздохнула, а выдохнув, ощутила внутри простор, которого не было раньше.

«Внемли луне в ее бледном великолепии, — подумала она. — О наша Матерь Жемчуга! Только эта луна — причина появления слова “луноликий”».

Сидя на деревянных ступеньках, она опустила руку и принялась нежно растирать курчавые длинные уши Хьюэлин. Собака блаженно вздохнула, издавая смешные, тихие, фальшивые звуки, какие выдувает ребенок из губной гармоники. Сидда чувствовала, как бьется ее сердце. Слышала стройный хор кузнечиков, засевших по берегам озера.

Кузнечики. Они пели мне серенады с самого дня рождения. Вдох. Выдох. Сейчас, прямо сейчас я сижу в лунном свете. Прямо сейчас рядом со мной моя собака, и мы принимаем лунные ванны.

Она запела. Тихо. Неожиданно для себя. То, чего не делала очень давно. Сначала — «Голубую луну», партию альта, которой научила ее много лет назад тетя Джези. Закончив, она перешла к «Сияй, о полная луна», сопровождая пение легким притопыванием, особенно когда дошла до строчки: «И некому любить меня ни в январе, ни в феврале, июне иль в июле».

Хьюэлин, ритмично постукивая хвостом по деревянным доскам, внимательно наблюдала за хозяйкой. Похоже, она принимала пение за колыбельную лично себе самой. Собственно говоря, Сидда и пела что-то вроде колыбельных, чтобы убаюкать ту малышку, которая жила в ней целых сорок лет. Сидда погладила макушку кокера, там, где хохолки белой шерстки торчали, как перышки, на общем желтовато-коричневом фоне.

Продолжая ласкать Хьюэлин, она осторожно повертела головой, чувствуя, как напряжены плечи и шея. Она подумала о нежном стебле, соединявшем ее голову с сердцем, и на мгновение испытала прилив благодарности. Интересно, может ли благодарность вытеснить тревогу?