Божественные тайны сестричек Я-Я

— О черт, — уклончиво бросила она наконец, — снова те веселые дни.

— А мне становится грустно при взгляде на снимок, — возразила Сидда. — Думаю, это было после того, как мы выставили маму из дома.

— О чем ты? — удивилась Каро.

— Когда мама больше не смогла нас выносить. И уехала.

— Разве ты никогда не говорила об этом с Виви?

— Никогда, — ответила Сидда.

Каро молчала.

— Она уехала из-за меня, так ведь, Каро?

Каро закашлялась, и Сидда почувствовала себя виноватой.

— Нет, подруга. Не из-за тебя. Жизнь куда сложнее, чем тебе кажется.

— Ты о чем, Каро?

— Альбом — далеко не все. Есть еще много такого, что тебе неизвестно. А сейчас, как говорит Ниси, пора погрузиться…

— В голубые и розовые мечты.

Пауза.

— Это означает: я люблю тебя, Сиддали.

— Знаю, Каро, — сказала Сидда. — Я тоже тебя люблю.

Очередной приступ кашля.

— Хороших тебе снов, — пожелала Каро. — И не бойся призраков: я поставила под кроватью фумигатор.

Есть правда историческая и правда людских воспоминаний. И сейчас, на берегу озера Куино, цветы воспоминаний всплывали на поверхность, ничем не стесненные, словно вливая в нее свое дыхание. Как птицы, беспрепятственно перелетающие границы любых, даже воюющих друг с другом, государств.

18

Сидда уселась в телефонной будке и принялась размеренно дышать.

Ты взрослая.

«Считаю ли я, что мама до сих пор ответственна за мою жизнь? Только потому, что она дала мне физическое существование? Поэтому обязана дать духовное рождение? Разве я не простила ее за стремление вырвать меня из теплого, уютного, безопасного чрева и швырнуть, негодующую и орущую, в жестокий, злобный, великолепный, сияющий мир? Может, я ожидаю от Коннора того, что не могла или не хотела сделать мама? Боюсь, что не заслуживаю его? Боюсь, что он бросит меня, если окажусь недостаточно хороша?»

Он набрала номер Коннора. И насчитала пять звонков, прежде чем услышала автоответчик: «Привет. Коннора Макгилла и Сидды Уокер сейчас нет дома, но мы рады вашему звонку».

Звук его голоса воспламенил ее.

— Привет, Корабль Грез, — тихо сказала она в трубку. — Хьюэлин, Собачий Правитель, скучает по тебе. Уже поздно. Пахнет сосновой смолой и дикими розами. И никаких метеоров. Неужели все истории о звездном-звездном небе просто сказки?

Она чмокнула губами, изображая поцелуй, и повесила трубку.

Где Коннор? В театре или в здании оперы? Или веселится без нее на всю катушку в каком-нибудь модном местечке? «Дура. О чем ты думала, бросая его вот так?»

Возвращаясь вместе с Хьюэлин домой, Сидда вдруг поняла, что вспоминает о собственных днях рождения. И вспомнила, какими были эти утра в середине зимы на плантации Пекан-Гроув.

В такие минуты первым, что она слышала, были голоса Виви, Малыша Шепа, Лулу и Бейлора, поющие «С днем рождения».

Обычно это происходило так рано, что и поля и байю еще были окутаны темнотой. Бейлор и Лулу, так и не проснувшись до конца, терли глаза и фальшивили, стоя перед ней в помятых, перекрученных пижамах. Малыш Шеп, заряжавшийся энергией с того момента, как открывал глаза, уже подпрыгивал в дверях спальни. Сидда смотрела на людей, которых любила больше всего на свете. На лица, освещенные огоньками свечей именинного торта, который держала Виви. На свою мать, все еще не снявшую розовую ночную сорочку. Ее лицо по утрам обычно лоснилось от крема «Бьютери», и Сидда жадно втягивала ноздрями запахи этого крема и горящих свечей, ощущала мягкость бязевых простыней и тяжесть одеял. Только вот запаха отца не ощущала, потому что его никогда не бывало в такие дни. Где он был? Спозаранку уходил в поле? Спал? Или отсиживался в лагере для утиной охоты, своем втором доме?

Сидда садилась на постель, широко открывая рот при виде несравненной красоты огоньков крошечных праздничных свечей, разгонявших полумрак комнаты. Закончив петь, Виви целовала Сидду и шептала на ухо:

— Я так рада, что ты у меня есть!

Иногда ее голос был хриплым от сигарет или слез. Или от того и другого сразу. Напряжение в голосе было так заметно, что резонировало в пробуждающемся теле дочери. Порой Виви настолько мучило похмелье, что она морщилась от головной боли во время пения. Спустя год, после странной болезни и бегства Виви, в день рождения Сидды ее глаза были такими красными, а голос таким слабым, что паника угрожала вот-вот вырваться на волю. Даже в детстве Сидда понимала, каких усилий стоит матери петь, держать на рассвете украшенный розами торт и шептать:

— Сиддали Уокер, я так рада, что ты у меня есть!

И сейчас, вспоминая пение братьев и сестер, Сидда никак не могла понять, почему жизнь так их развела. Если не считать Бейлора, они совсем не общались друг с другом.