Божественный лик Византии

Помимо введения необходимых запретов, монархи потребовали составления новых молитвенников и пересмотра церковных обрядов с целью исключения из них всего наносного. И, главное, канонически разрешить брак священникам[1432].

Когда папская курия попыталась проигнорировать вопросы, поставленные императором, Карл V демонстративно издал в мае 1548 г. временный закон о вере «Interim», которым не только разрешил без предварительного согласия Апостольской кафедры причастие под двумя видами для мирян и брак для священства, но и предписывал возобновить практику ежегодных провинциальных Соборов.

Его собрат во Франции, новый король Франциск II (1559—1560), подталкиваемый к решительным действиям своей матерьюкоролевой Екатериной Медичи, пошел еще дальше в части реформ Церкви. В мае 1562 г. его посланники представили Триентскому собору «Список реформ», в котором содержались помимо предложенных Карлом V дополнительные требования: перейти на национальный язык при совершении богослужения, подчинение священников правилам строгой морали, разрешение употреблять мясо в постные дни (в определенных случаях), ограничение числа бенефиций для кардиналов и епископов[1433].

III. Управители и спасители Западной церкви

Старый принцип: «Кто принимает каноны, тот и управляет Церковью», действовал, разумеется, не только на Востоке, но и на Западе. Уже Франкский король Хлодвиг начал назначать епископов из числа светских лиц и имел большой успех. Несмотря на нескрываемое возмущение Римской курии, в скором времени большинство галльских епископов стали хиротонисаться из мирян, а король чувствовал себя полновластным хозяином и в королевстве, и в Галльской церкви[1434].

Уже первые короли франков считали себя обязанными не только бороться с врагами Церкви, а потому крестили евреев и устраивали догматические споры со своим участием, но и утверждали назначение лиц на епископские кафедры. Следы королевского влияния носят на себе уже акты Орлеанского собора 549 г., который провозгласил: «Пусть никто не приобретает епископский сан за деньги; епископа должны посвящать митрополиты и другие епископы провинции по одобрению короля и согласно выбору духовенства и народа». Когда же Парижский собор 557 г. «забыл» упомянуть в своем каноне о выборах архиереев короля, его тут же дополнил указ Хлотаря II (584—613): «По смерти епископа его преемник будет выбран епископами провинции, духовенством и народом области, и, если выбранный покажется нам достойным, то в силу королевского приказа он будет назначен епископом»[1435].

Эту практику широко продолжил сын Карла Мартелла Карломан (710—754), принявший впоследствии монашеский постриг, писал при утверждении правил им же созванного Австразийского собора 742 г.: «По совету моего духовенства и видных людей я поставил в городах епископов и поместил между ними Бонифация как архиепископа – его, который прислан от св. Петра (т.е. из Рима. – А.В.). И я распорядился о ежегодном созыве Собора, на котором в моем присутствии могут возрождаться канонические постановления и законы Церкви, а христианская вера – исправляться. Далее я восстановил и вернул церквям доходы, ошибочно у них отнятые; сместил, лишил сана и усилил наказание для самозваных священников и распутных диаконов и священников»[1436].

Нельзя, однако, сказать, что эта практика негативно влияла на положение дел в Западной церкви. Многократно исключительно деятельное вмешательство государей в дела церковного управления спасало Рим от окончательного падения института папства. Впервые эта счастливая судьбы выпала на долю Карла Великого и его сыновей. Он не только спас понтифика от лангобардов и византийцев, но и всячески способствовал возвышению авторитета Апостольской кафедры. Как следствие, на Соборе 813 г. Карл Великий был официально признан «руководителем Церкви»; с тех пор в его руках уже формально сосредоточилась не только высшая политическая, но и церковная власть.

Нет никаких сомнений в том, что перед глазами Карла стоял пример блистательного Константинополя, но его претензии на главенство в Западной церкви имели и другую основу. Дело заключается в том, что германцам, к которым принадлежало и франкское племя, было чуждо старое римское понятие «корпорация»; германское правосознание воспринимало лишь понятие «частная собственность», но не «корпоративная собственность». Представить себе, что собственником конкретного церковного прихода, возведенного тем или иным лицом, должна считаться вся Римская церковь в целом, а не тот, кто оплатил строительство и выкупил под храм землю, было для германца совершенно немыслимо. Так совершенно неожиданно для Рима у всех на глазах возник и невероятно развился институт «частной церкви», Eigenkirchentum. Настоятель частной церкви, Eigenkirche, подлежал назначению собственником земли, а сам приход являлся объектом завещания и даже продажи[1437].