Божественный лик Византии

Очевидным подтверждением сказанному является и последняя эпоха существования Византии. Казалось бы, все, буквально все требования, предъявляемые к светскому государству, признанному сегодня вершиной «цивилизационного диалога», идеалом, к которому в равной мере стремится и Церковь и общество, присутствовали в описываемые выше столетия. Священноначалие отождествило себя с Церковью и резко потеснило императора в сфере церковного управления. На завоеванных турками территориях его власть над христианским населением вообще отсутствовала. Цари не только не секуляризировали церковное имущество, как это нередко случалось ранее, но, напротив, передавали Церкви все новые и новые земли, попутно узаконивая ставропигии, учрежденные в других патриархатах Константинопольскими архиереями. Тем не менее, как далеко не безосновательно отмечают исследователи, к последним дням жизни Империи Восточная церковь оказывалась все более и более дезорганизованной. Все ощущали веяние новых времен и грядущие перемены, инициатором которых стал уже не православный царь, а султан. «Может быть, турецкое завоевание принесло не лучшее разрешение проблемы, но это уже было какоето разрешение»[1532].

Как только политическая власть перестает охранять Церковь, а царь – быть главой церковного управления, Церковь остается беззащитной, весь внутренний строй ее начинает претерпевать серьезнейшие изменения и она постепенно исчезает из материального мира. Даже если за мгновения до смерти, не чувствуя еще ее холодного дыхания за спиной, священноначалие, обретя «свободу» от царской опеки, принимает под свою юрисдикцию вопросы, ранее относящиеся к компетенции императора. Увы, этот краткий миг корпоративного торжества является лишь прологом к грядущей гибели. Переход к забвению великих патриархий мира (Антиохии, Александрии, Иерусалима, Константинополя) раскрыл эту неизбежность с предельной откровенностью.

2016 г.