Божьи куклы

Ночью ему стало плохо. В голове мутилось. Сердце заходилось дикими, бешеными скачками, то замирая, то вновь пускаясь вскачь. Перед глазами вертелись разноцветные огни, разум утаскивало куда-то вглубь, в чернеющую воронку, жадно распахнувшую свою алчную пасть в ожидании жертвы. Огни сменялись молчаливыми серыми тенями, от которых тело конвульсивно сжималось в мерзлом испуге. Завыл жуткий ветер, подталкивая Андрея в спину, не давая уцепиться ускользающим сознанием за какую-нибудь вещь, спасительный якорь реальности.

– Ма-а-а! – выталкивая из себя наступающее безумие, позвал он.

Мать не услышала, хотя и спала в той же комнате. Андрей попытался встать, но руки и ноги отнимались, не слушаясь. Он свалился на пол и рывками, извиваясь пополз к ее кровати. Через томительно долгое время – казалось, что прошла вечность, пока он преодолевал ледяную пустыню времени и пространства, – ему удалось подкатиться к ее полускинутому на пол одеялу. Руками и зубами, как за соломинку, Андрей уцепился за его край и из последних сил потянул на себя.

– Ма-а-а-а-а!

– А-а-а? – вскинулась та.

Когда Андрей проснулся, за окном стояла все та же ноябрьская хмарь. С трудом он вспомнил обрывки вчерашнего полусна: опухшее мамино лицо, злые лица врачей, благостный укол, еще один и облегчение, позволившее окунуться в спасительное забытье, и уже на грани провала заикающиеся виноватые слова: «Сыночек мой!» Андрей попытался встать. Голова еще кружилась, но координация вернулась. Он осторожно спустил ноги и нашарил на полу тапки, аккуратно стоявшие по стойке «смирно» рядом с кроватью на старом выцветшем коврике. Цепляясь за стены, поплелся на кухню. После чая и бутерброда, который он с трудом впихнул в рот, мучительно сглатывая куски, стало легче. «Ася!» – мелькнуло озарением в голове. Подняв трубку, он нерешительно постоял, слушая гудок. Медленно набрал одну за другой цифры навсегда запечатленного в мозгу номера. Там сняли трубку.

– Алло.

– Ася?

– Дрошик?

– Ты узнала! Как ты?

– Хорошо. А ты?

– Да вроде уже лучше. – Слова путались на языке, то пролезая без очереди вперед, то, наоборот, задерживаясь, теряясь где-то на полпути.

– Ты где?

– Дома.

– С тобой все в порядке? Тебя выпустили?

– Да. Спасибо.

– Знаешь, я так хотела приехать, но Ольга сказала, что к тебе пускают только близких родственников по списку и что это невозможно.

– Знаю. Ничего. Твои письма помогали мне.

– Там было ужасно?

– Да. Я не мог писать. Все написанное тут же отнимали и относили врачам, а потом не возвращали. Думать тоже было тяжело. Оставалось мечтать.

– Дрошик, пойдешь со мной завтра в театр? Я иду на спектакль, надо написать рецензию.

– Да.

– Я так по тебе соскучилась!

– Я тоже.

– Держись, ладно? Все будет хорошо.

– Конечно, – все еще деревянным голосом подтвердил Андрей. – До встречи, Ася.

Глаза Аси мгновенно выцепили из несущейся толпы знакомое лицо и осветились радостью. Она сделала шаг навстречу, неловко уткнулась ему лбом в плечо и сказала:

– Привет, Дрошик!

– Привет, Ася.

– Ты совсем не изменился.

– А ты стала еще красивее.

– Правда?

– Да.

Ася взяла Андрея под руку, ничуть не смущаясь его неловкими движениями и нерешительностью.

– Сегодня будет очень хороший спектакль «Александр Блок», поставленный по его «Балаганчику» и циклу «Стихов о Прекрасной Даме». Там Блок, Андрей Белый и Люба, жена Блока, их любовный треугольник. Драма о любви. Спектакль символичный, черно-бело-красные костюмы, хорошая пластика, потрясающая музыка.

– Буду рад посмотреть. Мне теперь так хочется наверстать упущенное.

После спектакля Андрей с Асей бродили по бульвару. Андрей был задумчив и молчалив.

– Тебе понравилось?

– Да, сильная вещь. Знаешь, в мире все так просто: главная действующая сила – любовь, но она же и главный разрушитель. Спрашивается, где же гармония?

– У кого где. Каждый человек ищет свою точку равновесия в мире и балансирует на ней.

– Какая точка баланса у тебя, Ася?

– Это сложно выразить словами. Понимаешь, она где-то внутри тебя, неосязаема, скорее, интуитивно предвидима, как что-то внезапно наступившее. Думаю, что она может меняться с возрастом, с изменением твоих ценностей, чего-то еще.

– Я пока не нашел свою точку баланса. Старые ценности ушли, а новых еще нет.

– Ты найдешь.

– Постараюсь.

– Дрошик, я же на самом деле ничего не знаю. Скажи мне, почему?

– Ась, давай потом. Я сам должен еще понять, как все произошло.

– Ладно, извини.

– Просто все было неправильно с самого начала. Я не хотел осознавать, как много ты для меня значишь. Испугался. Испугался той силы, с какой ты любила меня, и силы, с какой любил я, того, что, если ты вдруг уйдешь, я умру. Поэтому решил уйти первым, не дожидаясь ада, но тем самым обрек себя на него сам.

– Глупый ты.

– Знаю. Теперь знаю. Ведь уже поздно?

– Поздно, Дрошик. Прошло столько лет. Все изменилось. Я стала другая. Ты всегда хотел меня видеть сильной и уверенной в себе. Теперь я такой стала. У меня есть муж, ребенок, я их очень люблю.

– Ася, прости меня.

– Ничего, Дрошик, все хорошо.

– Прости за то, что той хрупкой тургеневской Аси больше нет.