Божьи садовники

– Это еще почему?

– Когда мы всем классом ходили в поход, замыкающим ставили самого сильного. И самого тупого, – прибавил Айни тихонько, так, чтобы Морти этого не слышал, но услышал стоявший рядом Маиши.

Морти прекрасно понял, что над ним смеются, но затевать сейчас стычку было неуместно. Поэтому он лишь стиснул зубы и пообещал себе посчитаться с Айни с следующий раз. Ребята поднялись в воздух. Они рассудили, что если город не окружает кладбище целиком, то он находится ближе к старой его части. Поэтому они полетели в сторону, противоположную той, куда Айни и Маиши сегодня отправлялись на разведку. Ожидание не обмануло их: мальчики быстро добрались до города. Он как-то внезапно возник перед ними, заранее не уведомив о себе разноголосым шумом, где переплетается скрежет трамваев на загибах улиц, гудки машин, от которых бросаются врассыпную бродячие кошки, и задорный детский смех, главная драгоценность любого мира. Ибо это был и не город вовсе, а такое же кладбище, но для людей, которых не хотели или не могли похоронить. Эти люди были почти сплошь старики; казалось, их насильно свезли сюда и оставили доживать свой век – без сыновей, дочерей и внуков, чтобы некому было и позаботиться об усопших. Для некоторых могилой стала собственная квартира, и остекленевшими глазами смотрели они на четверых ребят, когда те подлетали к окнам. Другие неподвижно застыли на скамьях, лужайках, тротуарах, словно они собрали последние силы и вышли из дома лишь затем, чтобы умереть: так некоторые звери, почуяв приближение конца, выползают из своих нор. Напрасно Морти и Тодик спускались к ним, надеясь, что хоть кто-то еще жив. Два раза друзей сопровождал и Маиши, мужественно терпя трупный запах, к которому не был столь привычен, как чернокрылые братья. Айни же все время держался наверху, подальше от смрада, и старательно делал вид, что осматривает окрестности и следит, нет ли какой угрозы. Так постепенно ребята миновали центральную часть города и достигли его окраины; они уже начали отчаиваться и думать, что не смогут сообщить Богу ничего вразумительного, но тут Морти крикнул:

– Стойте!

Трое других мальчиков сперва даже не поняли, почему их товарищ вдруг завис в воздухе и зачем он показывает рукою на белый домик, расположенный на отшибе, у ручья, как будто нарочно для того, чтобы его можно было быстрее заметить. Однако, приглядевшись, они заметили, что у этого домика имеется большое крыльцо без навеса, а на крыльце сидит человек, прислонившись спиною к двери. Еще через две секунды этот человек пошевелился, словно предсмертная судорога прошла по его телу, и даже, как почудилось Тодику, застонал, хотя с такого расстояния и нельзя было различить звуков. Ребята поспешили снизиться; чтобы во время спуска не мешать друг другу, они приземлились не на самом крыльце, а чуть поодаль, и затем по трем ступенькам поднялись к недвижному хозяину дома. Тот явно видел крылатых мальчишек, склонившихся над ним, и в его взгляде просквозило удивление, но не слишком сильное: когда человеку остается жить считанные минуты, чувства слабеют, так же, как ум и тело.

– Что с вами, дедушка? Вам плохо? – нерешительно спросил Тодик, надеясь, что его услышат.

Старик не сразу ответил: казалось, он пытается собрать воедино непослушные мысли, как одряхлевший и почти лишившийся зрения чабан – овец, которые разбежались по полю. Когда же он наконец заговорил, голос его звучал так, словно кто-то отодвигал заржавленную щеколду: похоже, ему долго не приходилось ни с кем беседовать.

– Вон там, – произнес он, чуть повернув голову в сторону покрытого жесткой травою холмика, – прежде росли белые розы. Давным-давно их посадила моя мать и ухаживала за ними вплоть до своего последнего дня. Думаю, большого греха в этом нет: ведь цветы, в отличие от людей, не чувствуют ни боли, ни скорби и не кричат, даже если их обламываешь… Но когда она умерла, я отпустил их, позволил им уйти вслед за нею, и они засохли. А теперь настал и мой черед… – Даже не окончив свой речи, старик закрыл глаза, будто намекал, чтобы маленькие незваные гости оставили его и не смущали своим присутствием. И действительно: в городе, лишенном детей, четверо юных слуг Божьих поневоле воспринимались как нечто чужеродное, чему быть не должно. Тодик понял это и, растерявшись на какое-то время, умолк, но Айни подбоченился, точно школьный староста на каком-нибудь собрании, шагнул вперед и заявил:

– Мы здесь по велению Господа нашего, который зажег в небе солнце и луну, отделил море от суши и наполнил воду рыбами, а воздух – птицами. – Эту фразу Айни сочинил заранее, еще в своем мире, когда поджидал чернокрылых братьев у высокого металлического креста, и она казалась ему очень красивой. Однако старик даже не повел своей седой бровью, услыхав такую речь, и не посмотрел на мальчика. Айни, раздраженный, что его трудов не оценили, решил, что всякие невежи не заслуживает того, чтобы с ним рассуждать, и лучше все-таки найти кого-то поприветливей и помладше. Поэтому он резко и прямо спросил: