Божья искра

Через три дня все было готово для реализации задуманного. Контейнер нашли точно такой, какой в тот день должны были доставить Калабину — пару метров высотой и всего квадратный метр в площади дна, выкрашенный в неброский кирпичный цвет. Даже электронная пломба была запрограммирована так, что груз идентифицировался как настоящий, но при подключении пломбы к сети запись вскрытия отправлялась не настоящему поставщику, а в ту самую «ТрансЛогистику».

К счастью Ивана Алексеевича, он совсем не страдал клаустрофобией. Иначе те полтора с небольшим часа, что он провел в тесном и темном контейнере показались бы ему сущим адом. Но даже без этого их нельзя было назвать приятными — контейнер то и дело потряхивало и, несмотря на просверленное для дыхания отверстие, недостаток свежего воздуха сильно беспокоил Лесина. Очень скоро, как назло, захотелось в туалет.

Пытаясь отвлечься от физиологических потребностей и беспокойств, Иван Алексеевич занимал себя тем, что находил новые контрдоводы к безумной теории Калабина.

«Ну не можем мы быть просто программками! — шептал он. — Мы же радуемся, влюбляемся, злимся — разве доступно все это для программки? Вот если б мы только задачки решали, анализировали… А мы чувствуем удовольствие, чувствуем боль. Нет, профессор, тут вы, однако, дали маху! Программки!»

Когда машина остановилась, послышалось жужжание маленьких роботов, лязг тележки, Иван Алексеевич переполнился радостным ожиданием; ожиданием не только и не столько избавления от тягостной поездки, сколько предвкушением раскрытой тайны. В момент, когда стальная клешня подняла его, Лесина даже пробила мелкая дрожь. Он слышал, как тележка катится по асфальту, как поднимается створка ангара, как очередная клешня поднимает и ставит контейнер на пол.

Однако вопреки ожиданиям Ивана Алексеевича, никто не спешил вскрывать посылку с сюрпризом. Долгие, очень долгие полчаса он был вынужден слушать тишину, шум своего собственного дыхания и биение своего собственного сердца.

«Хотя, если я программка, то не такое уж оно и мое», — пытался шутить Лесин, одолеваемый малой нуждой, временами доходящей до рези в животе.

Прошло еще полчаса, под конец которых он уже думал не начать ли ему стучать в железные стенки своей «конуры».

Иван Алексеевич снова расслышал жужжание, которое он приписывал маленьким роботам. Стук замков, звук крутящихся шестеренок сложного электромеханического замка. Наконец крышка контейнера отворилась, и в легком полумраке складского помещения Лесин увидел перед собой робота, того самого, который занимался транспортировкой грузов от центральных ворот.

Из головы робота торчал тонкий провод, обратным концом соединявшийся с блоком управления контейнера. В единственном «глазе» работа что-то скрипело, как линзы древних фотографических аппаратов. Когда Лесин понял, что робот выполняет функцию видеосъемки вскрытия, он перестал его изучать и огляделся вокруг.

Однако вокруг никого не было. Пустые или еще не вскрытые контейнеры, мусорные баки, цистерны с неизвестной химической формулой, тусклое освещение бекеровских ламп.

Встретивший его робот, распознав незваного гостя, немедля прекратил съемку и, отсоединив провод из своей «головы», отъехал на метр в сторону и замер в неподвижности.

Иван Алексеевич быстро нашел туалет, а за ним — и выход к главному помещению. Обойдя вокруг трех рядом стоящих контейнеров, он приметил спасительный луч света в глубине склада.

Потрепав неподвижного робота по голове, Лесин подхватил футляр с музыкальным инструментом и двинулся в направлении источника света. Переданный с губернатором семидесятилетний коньяк остался ожидать его возвращения на складе.

Сделав с десяток-другой шагов, Иван Алексеевич увидел, что кто-то идет ему навстречу:

— Профессор! — воскликнул он, и тут же осекся.

Это был вовсе не профессор. Сначала Ивану Алексеевичу показалось, что встречает его девушка — высокая, не меньше ста восьмидесяти ростом, стройная, в белом халате, которые так любил Калабин. Тут же ему бросились в глаза выглядывающие из рукавов металлические запястья и кисти. Он перевел взгляд выше — на шею (тоже металлическую), а затем на лицо, прикрытое маской, наподобие театральных — с узкими глазницами, но без прорези для рта.

Можно было предположить, что Калабин вживил девушке-инвалиду механические руки, но увидев устрашающую маску и тянущийся за стальной фигурой толстый кабель, Лесин быстро понял, что перед ним совсем не человек.

— Здравствуй, Иван Алексеевич, — произнес нечеловек чистым, совершенно лишенным механической примеси сопрано, и, протянув к нему свои металлически руки, надел Лесину на шею чокер.

Точно такой, как у профессора и его внучки…

Часть 2, за пять лет до событий, описанных в первой части

I