Божья искра

— И получается, она так и будет лежать, если ничего такого не возникнет?! Супер! Мне нравится! А как же тогда с человеком? Мы любим поваляться на диване, но ведь скука нас угнетает, согласитесь?

Петр Леонидович взял сенсор, начертил фигурку человека, как на дверях мужской уборной, и поставил знак вопроса.

— В отличие от кошки человек приучил себя к регулярному получению удовольствий разного рода. Музыка, кино, секс, игры, еда — перечислять можно долго. В итоге более-менее длительное существование без них становится для него сродни страданию…

— Как ломка у наркомана? — перебил Петр Алексеевич, которому не терпелось закончить здесь и скорей задать следующий вопрос, которых у него, казалось, целая уйма.

— Да, это подходящее сравнение.

— Супер! Айгуль, я верю вам, но все же как быть с такими движущими мотивами как, скажем, любовь или альтруизм? Как эти «ребятки» вписываются в вашу схему?!

— Оба чувства, о которых вы говорите, Петр, имеют вполне утилитарную основу. Например, влюбленность, — пройдя в полуметре от Калабина, она снова подошла к доске, — если говорить о любви мужчины и женщины — это, как правило, сплав сексуального влечения и желания эмоциональной близости. Последнее, в свою очередь, мы можем разложить на частные и более понятные вещи: зависть окружающих, избавление от одиночества, радость покорения, соответствие идеалу и многие другие.

— С альтруизмом, выходит, та же история? — машинально спросил Петр Леонидович, слегка ошарашенный столь низменным мнением Айгуль о столь высоком и воспеваемом чувстве.

Нельзя сказать, что Калабин был противником рационализации ощущений. Причиной его смущения было скорее то, из чьих уст он об этом услышал.

— Почти. Если анализировать эту склонность, то по своей природе она окажется вполне корыстной. Например, люди помогают другим, чтобы впоследствии получить от них взаимную помощь. Так называемый реципрокный альтруизм.

— Да, кажется, я где-то читал об этом…

— Наверняка читали, Петр. Также вы, наверное, читали о том, что некоторые люди от альтруистических актов получают удовольствие напрямую. Считается, что в таких людях эта особенность заложена генетически. В любом случае речь идет лишь об удовольствиях и страданиях.

— Нет, но неужели все так банально? Айгуль?!

— Вы не хотите в это верить?

— Как раз наоборот! Хочу, но что-то мешает мне это сделать. Чего-то не хватает!

Петр Леонидович подошел ближе к доске, чтобы еще раз пробежаться по схемам и уяснить, чего же на самом деле ему не хватает. Айгуль же, наоборот, сочтя основную фазу беседы законченной, вернулась на свои подушки.

— Дофамин, — добавила она, уже вернувшись в «мягкий уголок», — нейробиологи утверждают, что он ответственен за активацию у человека желаний к получению удовольствий. Научно доказано, что дефицит дофамина сопровождается апатией, депрессией и нежеланием что-либо делать.

— Ладно! Будем считать, что убедили! — Петр Леонидович последовал за Айгуль на ковер, но в этот раз не сел и не лег, а продолжал ходить, не в силах контролировать моторную реакцию своего тела. — А может, вы тогда знаете, что такое удовольствие?! Как оно действует? На самом базовом — химическом или физиологическом уровне…

— Петр, не могли бы вы сесть или хотя бы остановиться?

— Да, да, конечно, — спохватился Калабин, смущенный тем, что своим мельтешением причинил ей дискомфорт. — Так что, не знаете?

— Когда я изучала этот вопрос, — спокойно продолжала Айгуль, — окончательного ответа на него еще не было. Механизм действия эндорфинов, например, часто описывают по аналогии с нейроблокаторами — как снижение чувствительности нейронов к нейромедиаторам. Вам понятен этот жаргон?

— Да, думаю, да… Не поэтому ли в моменты радости мы становимся заторможенными, глупыми и беспечными? А? Как считаете, Айгуль?!

Петр Леонидович, вовлекши Айгуль в свое научное рассуждение, почти полностью забыл о времени и о том, где он находится; в отличие от доктора, которая не то чтобы была смущена его запалом и увлеченностью, но все же была удивлена поворотом событий и характером этого «приема».

— Возможно. Похожие выводы были сделаны по итогам эксперимента над крысами, у которых замеряли уровень серотонина после спаривания.

— Супер! Чем меньше чувствуем, тем приятней. Класс! Каков парадокс, а…!?

— Петр, пока еще рано утверждать, что это единственный механизм, создающий у человека ощущение удовольствия.

— Да, да, я понял. А что со страданиями? Тоже до конца ничего не ясно?!

— Нет, здесь ясности больше. Душевные страдания принято ассоциировать с дефицитом «гормонов счастья» — эндорфина, серотонина, дофамина, а физические — с сильным возбуждением большого числа нейронов по сигналу от болевого рецептора.

— Высокое напряжение — боль, ослабление напряжения, блокировка связей — удовольствие… Господи, Айгуль, это же великолепно!

— Вы так считаете? — не понимая радости и возбуждения Петра Леонидовича, спросила Айгуль.

— Нет, но вы даже не представляете, как я вам благодарен!

III