Божья искра

Уйму времени потратил Петр Леонидович на написание «генетической» программы, которая бы увязывала поступающие с этих «рецепторов» сигналы с работой псевдо-нейронной сети программы. Надо ли говорить, что не меньшее время ушло у него на создание первичной сети псевдо-нейронов, из которой, если все сложится успешно, должен был вырасти сложный клубок связей наподобие человеческого мозга.

Несколько проще оказалось запрограммировать функцию памяти и установить средства обратной связи. В качестве последних для своего детища Калабин установил среднечастотный динамик и механическую руку, которая использовалась для простейших боеробов. И снова потребовалась доработка «генетической» программы, создающей обусловленность работы программы, руки и динамика.

Сердцем же программы стал модуль «удовольствий и страданий». Калабину не удалось придумать самостоятельный механизм «программных удовольствий» и потому он довольствовался только уровнем страданий. В качестве поощрения «генетическая» программа снижала для «дочерней» программы уровень электрических шумов, а в качестве наказания — повышала его, распространяя на все большее число задействованных микрочипов.

Не забыл Петр Леонидович и заветы Азимова, романы которого были столь любимы им в детстве: «дочерняя» программа не может убивать людей и должна следовать его, Петра Леонидовича, указаниям. Все это было аккуратно заложено в «генетическую» программу, зашифровано мощным кодом и суровым «болевым» барьером.

Оба указанные «закона» были обречены до некоторого момента спать — до тех пор, пока категории «людей», «убийства», «указаний» и «Петра Леонидовича» не будут программой усвоены. Движущим приводом исполнения законов стала та же система поощрений и наказаний. От прямого подчинения Калабин положил отказаться, так как для мыслящей программы такое вмешательство будет «совершенно необъяснимым» и, еще чего, может в итоге вызвать системный сбой.

Петр Леонидович вполне отдавал себе отчет, что созданный им образец «генетической» программы далек от совершенства. Образно выражаясь, «заплаток», «лоскутов» и «костылей» было в нем слишком много, что не позволяло надеяться на прочность конечного продукта.

Более же всего Калабина беспокоило то, что «генетическая» программа учитывала лишь один генератор внешнего удовольствия — поглаживание небольшого сенсорного участка на корпусе с микрочипами. Крайне бедно в сравнении с человеческим организмом.

Успокаивал он себя лишь тем, что это только первый прототип, на основе которого он уже сделает более совершенный и «генетически разнообразный» экземпляр.

Так как Петр Леонидович все больше говорил о будущей программе как о мыслящем субъекте, возникла и потребность в имени. Профессору сразу же вспомнилась Айгуль, но глядя на убогий вид «робота», он не решился дать ему это имя.

— Лилит, — сказал Петр Леонидович, питавший некоторую слабость к мифологии.

Тело первой Лилит действительно было очень примитивным: прямоугольный металлический корпус и механическая рука. Уже ради декорации и собственной прихоти Калабин приклеил на крышку корпуса позаимствованную у женского манекена голову и надел на нее маску.

— Все же Лилит была женщиной, — сказал он себе в оправдание, немало устыдившись этого «приукрашивания».

…Первые включения Лилит не увенчались успехом. Снова и снова Петру Леонидовичу пришлось совершенствовать и поправлять «генетическую» программу, прежде чем Лилит наконец активировалась.

Когда она «ожила», Петр Леонидович был на седьмом небе от счастья. В ответ на мелькание перед камерой ее единственная рука начинала дергаться, а из динамика следовали нечленораздельные звуки, напоминающие шипение радиоприемников ХХ-го века. Щелчок по зоне наказаний вызывал судороги механической руки, а поглаживание зоны поощрений их прекращало.

— Да, да, моя маленькая Лилит! — возбужденно шептал Калабин (именно шептал, чтобы ненароком не дать ей избыточной информации). — Мы еще сделаем из тебя человека!

— Посмотри, Лилит, — говорил он, — это — папа, твой лучший и единственный друг. Черт! — опять шептал он. — Это все еще слишком сложно!

— Круг! — Петр Леонидович начертил на электронной бумаге круг и показал его камерам Лилит. — Круг, — в этот раз он показал круг поменьше. — Большой круг. Маленький круг. Покажи маленький круг! Мать! — опять зашептал Калабин, — она же еще не чувствует свою руку…

Бедность возможностей для сенсорного восприятия мира и несовершенство «генетической» программы сильно задержали «младенчество» Лилит. Если бы не маниакальное упорство Калабина, для которого ее обучение стало смыслом всей жизни, Лилит вполне могла остаться лишь неудачным тестовым образцом.

Прерывался Петр Леонидович только на естественные нужды, да на то, чтобы слегка задекорировать «тело» Лилит: сделать корпус более человечным, дать ей возможность двигаться по мастерской. Чтобы научить Лилит ходить, Калабин приспособил к ее корпусу ходовую часть от прототипов боевых роботов, коих ему в избытке осталось в наследство от прежних проектов.