Божья искра

Обезвреженные бандиты непонимающе наблюдали, как Лесин беседует с роботом, однако находясь под дулами крупнокалиберных пулеметов, предпочитали не вмешиваться.

— Улик не будет. Дверь не взломана, все нападавшие в сборе, электромобиль возвращается на стоянку, его трекинг перекодирован. Сетку на заборе я уже меняю. Они просто пропали, вот и все…

— Ну, мужички, — озлобленно процедил Лесин, — не завидую я вам. Надо было думать, куда претесь…

— Ты о чем вообще?! Растолкуй наконец! — не выдержал главный.

— Поздно, — констатировал Иван Алексеевич, наблюдая, как только прибывшая орда униробов сковывает бандитам руки (тем самым жидким полимером, превращающим руки в ласты) и бесцеремонно увозит их брыкающиеся тела прочь.

— Знаешь, Лилит, ты совсем не ценишь человеческую жизнь…

— Скажи, Иван Алексеевич, почему я должна ее ценить, если их так много? Целых восемь с половиной миллиардов.

— Господи, да разве ж в количестве дело?! — насмешливо возразил Лесин.

— Тогда в чем? — не согласилась Лилит. — В чем принципиальное различие этих четырех биологических оболочек от жуков, которых ты ради забавы давишь во время прогулки?

— Это же люди, у них есть сознание, они чувствуют, страдают…

— Нелогично, Иван Алексеевич. Жуки тоже чувствуют. И у них тоже есть сознание, пусть и совсем неразвитое. Заметь, у только родившегося человека оно тоже неразвитое, но убийство младенцев — это у людей страшное преступление. Так в чем же тогда дело?! — в последнюю фразу Лилит добавила эмоциональный акцент, так что Лесин не смог пропустить это мимо ушей.

— Ты — монстр, Лилит! …Хотя как монстр ты в чем-то права: для тебя и люди, и жуки — всего лишь низшие твари!

— Снова нелогично, Иван Алексеевич. Нелогично наделять Лилит тем образом мысли, который свойственен человеку. Может, дело в другом?

— И в чем же, умница ты моя? — оскалился Лесин.

— Может, дело в людских законах, которые наказывают за убийство других людей? В религиях, считающих человека наделенным божественной сущностью? В культуре? В зеркальных нейронах, благодаря которым люди ощущают страдания себе подобных? Подумай, Иван Алексеевич.

— А тебе не кажется, железка, что раз культура, законы, религия… если даже устройство нашего мозга говорит о том, что это плохо, то это не просто так? А?!

— Я не говорила, что это просто так. Как сообществу животных, успех которого зависит от слаженности взаимодействия, вам крайне выгодно и разумно устанавливать и навязывать эти правила, законы и культурные шаблоны. В связи с этим и эволюция поддержала распространение зеркальных нейронов.

— Полагаешь это все, мегаразум? — огрызнулся Иван Алексеевич, собираясь демонстративно отвернуться и уйти к себе на диван.

— Помнишь, как вы с профессором рассуждали о том, что представляет из себя человек? Программу, по своей сути такую же, какой являюсь я, только встроенную в биологическое тело. Если меня, как программу, тебе не жалко, и биологические тела жуков — тоже, то почему жалко их?! — она указала в сторону, где несколько минут назад скрылись униробы. — Задумайся об этом, Иван Алексеевич…

— Да, блин, — не удержался Лесин, — зачем ты вообще со мной разговариваешь об этом? Ты, высший разум?!

— Развлекаю тебя, Иван Алексеевич; чтоб ты не скучал сильно.

— Ага, в полчетвертого утра, — справедливо заметил Иван Алексеевич. — Самое время! А вообще, лучше бы ты мне профессора зазвала. С ним хоть по душам поговорить можно…

Иван Алексеевич не любил разговаривать с Лилит, ведь при всей ее деликатности (а она все же старалась лишний раз не обижать Лесина), ее отрыв в уровне интеллектуального развития был слишком сильным. И это Лесина угнетало…

— Хорошо. Я как раз собиралась сделать это.

И с утра профессор явился. В дежурном белом халате, с прищуренным лицом человека, постепенно теряющего зрение и не желающего что-либо делать для его восстановления.

Иван Алексеевич так исскучался по человеческому общению, что встретил Калабина как давнего друга:

— Профессор, ну наконец-то вы решили меня навестить!

От удивления Калабин сощурился пуще прежнего.

— Думал, я уже утратил способность удивляться! — не удержавшись от улыбки, сказал он вместо приветствия. — Ваня, дорогой, как ты тут оказался?

— Такое дело… Сейчас объясню, момент! — Лесин быстро порхнул в угол, где принесенная им давеча скрипка дожидалась своего часа. — Вот! С днем рождения, Петр Леонидович!

Как можно более кратко Иван Алексеевич поведал, как судьба привела его в лапы роботоподобного монстра. Не выпуская скрипку из рук, Калабин старательно слушал его.

— Как же давно я не брал в руки инструмент… — мечтательно произнес он.

— Ну, руки-то, наверное, помнят!? Да, профессор?

— Кто знает…

— Сыграете?

— Позже, — смутился Калабин, — попробую обязательно. Спасибо, Ваня, это прекрасный подарок… Так, — опомнился профессор, отрываясь от инструмента, — так ты здесь уже целых две недели?

— Эх, Петр Леонидович… — горько ответил Лесин. — Что эти две недели по сравнению с вечностью, которую она мне тут готовит?