Божья коровка 2

— Ты, пацан, наверное, не понял, — процедил с угрозой в голосе. — Думаешь, раз сам Герой, а адвокат-еврей добился оправдания в суде, так теперь ты можешь на милицию плевать? Ошибаешься. Дело можно возбудить по вновь открывшимся обстоятельствам, и отправишься ты в камеру к дружкам-рецидивистам. Не то они соскучились по молодому петушку…

Он не договорил: за спиной хозяина квартиры послышались шаги, и в прихожей появился человек, чье лицо Шимко узнал мгновенно. От страха онемел — встретить здесь главу республики он никак не ожидал.

— Я все слышал, — сообщил Машеров, встав плечом к плечу с Коровкой. — Не пытайтесь оправдаться, подполковник. Только что вы угрожали герою-пограничнику посадить его в тюрьму по сфабрикованному делу. Я ведь не ошибся?

Подполковник не ответил — язык не подчинился.

— До сегодняшней минуты я предполагал, что случившееся ранее — досадная ошибка, — продолжил первый секретарь. — Теперь же убедился: столичная милиция забыла про закон, воротившись к временам, когда дела в отношении невиновных граждан штамповали пачками. Кто велел вам взять такое заявление? Говорите!

— Начальник УВД, — сиплым голосом произнес Шимко. — А ему — министр.

— Ясно, — зло прищурился Машеров.

Подполковник понял, этим двум несдобровать, а ему теперь — тем более. Машеров перевел взгляд на китель подполковника, где рядком висели орденские планки.

— Партизанская медаль?[43] — он поднял бровь.

— Вторая степень, — подтвердил Шимко.

— В каком отряде воевал?

— Соединение «Тринадцать».

— У Гришина?[44] Ну, что ж ты, партизан?.. — Машеров потемнел лицом. — Помнишь, как в войну мечтали: хотя бы месяц мирной жизни? За это умереть не страшно было. Минуло четверть века без войны — живи и радуйся, а вы что творите? — он помолчал. — Вот что, подполковник. Погоны ты, конечно, снимешь — милиции такие не нужны. Пойдешь в народное хозяйство. Но, если вдруг узнаю, что приложил руку к аресту невиновного, отправишься в колонию. Ты понял? Прочь с глаз моих!..

Шимко не помнил, как спустился, сел в машину, приехал и вошел в свой кабинет. Хотя теперь уже и не его… Сегодня же последует приказ по министерству. Машеров слов на ветер не бросает и на расправу крут. А тут еще его упрек… Все было так, о мирном времени они мечтали. Считали, кончится война, начнется замечательная жизнь. Они забудут грязь и кровь, ожесточение и смерть. Счастливо будут жить. Так все и вышло. Шимко отправился учиться, затем — служить в милицию. Старался, рос в звании и должности. И не заметил, как собственное благополучие и карьера отодвинули в сторону то, чему он раньше присягал. Закономерный крах судьбы… И ладно бы своей, в конце концов, не воевать пошлют. В отряде было пострашнее. На зоне тоже жизнь… Но сын, которому отец — пример для подражания… Его за что?

Подполковник размышлял недолго. Машеров прав, он хорошо пожил — и не месяц — четверть века. Жаловаться грех. Надо дать возможность пожить и сыну. Его отец не будет изгнан из органов с позором и не отправится в колонию. Умрет на боевом посту. По какой причине — второстепенно. С мертвых спроса нет. Сын окончит школу и получит назначение. Пусть служит, радуется жизни. Там, в лесах, они за это воевали…

Шимко взял лист бумаги, ручку, написал большими буквами: «Прошу партию меня простить. Не наказывайте сына». Положил на стол записку и достал из сейфа табельный «Макаров». Снял с предохранителя и загнал патрон в патронник. Выдохнул, поднес к виску и нажал на спуск…

* * *

Ольга пребывала в сладкой неге. То, чего она боялась прежде, оказалось глупым опасением — близость принесла ей не испытанное ранее наслаждение. Для начала Борис накормил ее рассольником, а потом отправил в ванную — принять душ с дороги. Сам, пока она плескалась, разложил и застелил диван. А, когда она несмело подошла, мягко обнял и стал нежно целовать. Ольга не заметила, как они оказались на диване. Он продолжил целовать ее, гладя и шепча ей что-то ласковое. А потом они соединились воедино… Это было так необыкновенно хорошо! Ольга будто воспарила в небеса. Каждое его движение приносило ей блаженство, и оно все нарастало — до тех пор, пока не завершилось пиком сладострастия. Не сумев сдержать эмоции, Ольга даже закричала — громко и протяжно. Он в ответ ускорился в движениях, а затем разъединился с ней, сам при этом застонав. Наслаждение ушло, но осталась нега с чувством радости от того, что она перед этим испытала. Голова ее лежала на плече Бориса, он же ласково и нежно гладил ее грудь.

«Зря я так боялась, — улыбнулась своим мыслям Ольга. — Это было замечательно! Только вот…»

Она подняла голову с плеча Бориса и склонилась над его лицом.

— Ты не разочарован?

— Чем? — он удивился.

— Тем, что я не девушка.

— Нет, — ответил он.

— Почему? — спросила Ольга. Знать ответ она хотела.

— Будь иначе, мне пришлось бы сделать тебе больно.

— Да, — вздохнула Ольга, — было очень больно. Я сейчас об этом расскажу.

— Стоит ли? — покрутил он головой.