Божья коровка

Рисовал он без участия директора — попросить ее позировать не комильфо. Может отказать, и сюрприза не получится. В этот раз быстро написать портрет не вышло. Дело было не в отсутствии натуры — лица встреченных людей у него хранились в памяти, как фотографии на жестком диске. На набросках Алексеевна получалась строгой и суровой, как на снимках этого периода. Николай их помнил с детства — те висели в рамках в доме бабушки. Дедушка, прабабушка, другие родственники, и у всех — каменные лица. Алексеевна при всей ее суровости — человек душевный. Вон ему как помогла! Да и женщина красивая, пусть чуток и крупновата. Но зато не худосочная модель, у которой губы будто пчелы покусали… Николай браковал набросок за наброском, и наконец получил то, к чему стремился. Алексеевна смотрела на него веселым взглядом, чуть заметно улыбаясь. На высокий лоб скатилась прядка из прически, придавая облику директора слегка игривый шарм. Вот-вот подмигнет…

Рисунок занял место в паспарту, а оно — в деревянной рамке. Лосев завернул ее в газету и потопал в магазин. Директор сидела в кабинете.

— Что тебе? — спросила Николая.

— Это вам, — он развернул газету и положил рисунок перед ней. — На память.

— Это кто? — она взяла подарок. — Я, что ли? — спросила, рассмотрев.

— Вы, конечно.

— Не похожа, — засомневалась Алексеевна. — Здесь я молодая и красивая.

— Так какая есть, — мелким бесом подкатился Николай. — Мне не верите, спросите у людей.

— И спрошу! — пообещала Алексеевна.

Обещание она сдержала в обеденный перерыв. Когда все поели, попросила женщин задержаться и пустила по рукам портрет. Рисунок произвел фурор. Продавщицы ахали и закатывали глазки.

— Здесь вы прямо как артистка! — заявила Клава. — Хоть в кино снимай!

— Скажешь тоже, — смутилась Алексеевна и забрала у нее портрет. — На себя нисколько не похожа.

— Вы не правы, Алексеевна, — возразила заместитель. — В том-то и дело, что похожи, я сказала бы, что даже очень. В тоже время незнакомая, другая. Вас, как будто, по-другому разглядели.

— Точно! Правда! — поддержали продавщицы.

— Тот, кто вас нарисовал, наверное, в вас влюбился, — заявила Клава.

Продавщицы засмеялись.

— Что не так сказала? — не смутилась продавщица. — Я же это вижу. Он по вас вздыхает.

— Воздыхателя нашла, — засмеялась Алексеевна, указав на Николая. — Вот он в уголке сидит.

Взгляды женщин обратились к Лосеву, в них читалось удивление и корыстный интерес. «Кажется, попал», — подумал Николай.

— Валентину Алексеевну я неделю рисовал, — сообщил присутствующим. — Пол альбома исчеркал, прежде чем хоть что-то получилось. Обещать другим портреты не могу, если только вдохновение случится.

Лица женщин погрустнели.

— Все, обед закончен, — подхватила Алексеевна, заметив выражение лиц сотрудниц. — Боря, Миша, через пять минут продукты подвезут…

Через день она сказала Николаю:

— Моим портрет очень понравился. Сын сказал, что я на нем красавица. Муж и вовсе был в восторге. Говорит, что на портрете я такая, какой увидел меня в первый раз. Тут же в зале на стену повесил. У тебя талант, Борис, нужно на художника учиться. Но без комсомольской характеристики в вуз ты не поступишь[1]. Надо бы принять тебя в ВЛКСМ, только с этим трудности. Я как член партии могу рекомендовать, но у нас ты слишком мало проработал. Может, летом к этому вернемся. А пока я попрошу помочь комитету комсомола торга. Стенгазету нужно выпускать, а хорошо рисовать из них никто не умеет. Заодно поближе познакомитесь, и со вступлением вопросов не возникнет. Ты согласен?

— Да, — ответил Николай. — Вам спасибо за заботу, только в вуз я поступать пока не буду.

— Почему? — спросила Алексеевна.

— Я не знаю, чем хочу заняться в будущем. Не уверен, что из меня получится художник. Про другие специальности знаю мало — слишком долго просидел в квартире. Вот отслужу два года в армии, дембельнусь, ну, а там и выберу. Поступить, опять же будет легче, для служивших в армии есть льготы. Еще я не знаю, какой у меня будет аттестат, если его вовсе получу, ведь по знаниям любой нормальный школьник даст мне фору.

— Гм! — произнесла Алексеевна. — Соображаешь. Что ж, я только рада. Призовут тебя только в ноябре, так что еще долго с нами.

Переход на постоянную работу оказался не совсем приятным — денег ежедневно больше не давали. И продуктов — тоже. Николай пожаловался дяде Мише.

— Так все правильно, Борис, — пояснил напарник. — У тебя теперь зарплата есть, и продукты можешь сам купить.

— Почему же раньше их давали?

— Потому что был со стороны, вроде, как шабашник. Думаешь, у Алексеевны всего навалом, чтобы так просто раздавать? Деньги ниоткуда не берутся, и продуктов лишних не привозят.

— Но ведь брали же откуда-то? — удивился Николай.