Божией милостью адмирал Михаил Лазарев

Назначение Петра Гавриловича правителем Владимирского наместничества Анна Андреевна восприняла с радостью: кого еще назначать, если не ее мужа! Его служебный формуляр как-то попался ей на глаза на письменном столе. В 1777 году был капитаном Преображенского полка. Далее прочла: «служил в канцелярии опекунства иностранцев». Что это, и представить не могла, но, пожалуй, дело важное, если ее мужу доверили. В 1780 году (прочитала ниже строчку Анна Андреевна) П.Г. Лазарев получил чин полковника, а через год был избран председателем Тверской гражданской палаты. С 29 ноября 1782 г. был исправляющим должность поручика правителя Тверского наместничества. Пять лет приходилось разбирать, он сказывал, дела упрямых тверичей, которые с самой Москвой воевали и из которых столетия не выветрили вольнолюбивый дух.

Теперь вот, когда многие ступеньки служебной лестницы позади, ее Петр Гаврилович – глава Владимирского наместничества. Что ждет их в новом краю, среди новых людей?

…Назначение было подписано 30 июля 1787 г., и Лазаревы, долго не мешкая, приступили к сборам. Подтянутого адъютанта Николая Николаевича Славского Петр Гаврилович послал во Владимир заранее уведомить о своем прибытии. Посуда, книги были собраны в кованые сундуки. Отдельную подводу заняла коричневая итальянская фисгармония из приданого жены – расстаться с инструментом Анна Андреевна никак не пожелала.

– Началось великое переселение народов, – оглядывал Петр Гаврилович подводы, – такой уж, видно, год: сначала царица Екатерина подалась в Новороссию со свитой, говорят, 14 карет да 120 саней, теперь вот и мы на колесах. Она-то, понятно, для чего двинулась: хочет Европу пышностью удивить, доказать послам, что берега Черного моря давно наши; а мы пошто, Аннушка, обжитое место меняем?

Павлыгин-сын, ямщик с володимерской стороны, был широкоплеч, оброс кудрявой бородой от уха до уха. В дорожной поддевке и при часах в чехольчике на кожаном поясе. Деловито проверил сбрую перед дальней дорогой, потрепал по крутой шее коренника Орлика:

– Чуешь, малыш, домой помчим!

Конь чутко повел ушами, покосил карим глазом, нетерпеливо тряхнул головой.

Глухой топот вдали заставил всех обернуться. Всадник что-то кричал. Наконец расслышали:

– Депеша из Петербурга! Объявлена война Турции! – крикнул он, спрыгивая с коня, пена с которого летела клочьями. – Каково, а? Спокойно не дают нам жить… – то ли спросил, то ли сам удивился он, направляясь к дому наместника.

Анна Андреевна с тревогой обернулась к мужу: раздор между государствами – не лучшее время для семейной жизни. Когда только это кончится? Дорожное серое платье подчеркивало изгиб спины, округлившуюся талию.

– Что, голуба, пригорюнилась? – обнял жену Петр Гаврилович. – Так и живем на Руси: умирать собирайся, а землю паши. Когда кончится, кто ведает…

– Трогай, Павлыгин! С Богом!

Лошади взяли резво, но ямщик придержал, припомнив наставление барина: «Потихоньку, хрупкий товар везешь», – и повел глазами на барыню.

Простоволосая крестьянская молодка истошно заголосила на всю улицу, цепляясь за рубаху высокого мужика, которому, видать, выпало в рекруты:

– На кого меня, родимый, покинул?

Долго стоял в воздухе крик с причитаниями, пока коляска не отдалилась вовсе. Сердце Петра Гавриловича екнуло: что-то ждет в неизвестности? Сорвались с обжитых мест – черная весть крылом зацепила…

Однако, глядя на свежее, будто спелое яблочко, лицо жены, на беззаботно-голубые глаза Андрейки, Петр Гаврилович отогнал мрачные мысли, поуспокоился.

Мало-помалу и Анна Андреевна под мерное колыхание коляски тоже вернулась к прежним мыслям. Видно, так угодно было Господу Богу: то не было долго событий в ее девичьей жизни, то так скоро все свершилось! Ребенок на руках, муж – государственный человек, и едут они, правда, неизвестно куда, но зато всей семьей. И это ощущение, что она не одинока, она мать, жена, необходимейший для жизни человек, придало ей уверенности, принесло успокоение. Что из того, что война? Зачем ей волноваться? Петр Гаврилович рядом, защитит; сынишка, тепленький, родненький, сопит у нее на руках, и, Господь милостив, никто не в силах отобрать его у нее…

Из Твери во Владимир путь недолог, ан на дорогу несколько дней ушло. Остановились как-то поразмяться у березнячка, окрапленного легкой осенней позолотой. И так воздушны и трепетны были на ветру косы березок, что Анна Андреевна молвила лишь одно слово «благодать» и молча стояла, любуясь спелым ржаным полем. Колосья подгибались от тяжести. Васильки будто подманивали, покачивая синими головками…

Когда выехали на большую дорогу, потянулась пыльная ухабистая стромынка. Березки-тонконожки доверчиво шептались о чем-то с ветром. Волнами колыхал он пшеничное поле и уносился в овраг, к лесу.