Божией милостью адмирал Михаил Лазарев

Путники вышли поразмять ноги. Анна Андреевна шагнула через канавку обочины и увидела неподалеку жницу. Она сидела, прислонясь к белоствольной березке, прикрыв глаза: юбка в пыли, волосы убраны белой косынкой, надвинутой на глаза, широкая кофта, сырая от пота. В подоле спал ребенок, почти как у нее, Анны, сын! Услышав голоса, жница повернула к ним усталое, запыленное лицо, где лишь глаза сияли свежими васильками. Оглядела барыню в дорожной накидке с малышом в кружевном капоте на руках. Анна Андреевна быстрыми шажками приблизилась к крестьянке и положила в подол ассигнацию.

– Спаси Господи тебя, барыня, – опустила глаза жница, – да поможет тебе Бог.

Путники вернулись к коляске, и экипаж побежал далее, увлекаемый тройкой. Мысль об увиденном не оставляла Анну Андреевну: если бы мне так пришлось?

Издалека показалась церквушка. Возница размашисто перекрестился: «Слава Богу, мы дома, уж Казанская видна, соборы проедем, а там уж дома».

Андрейку укачало, и он мирно посапывал на руках отца. Анна Андреевна созерцала золотые купола соборов, похожие на шлемы богатырей, поблескивающие на солнце луковки церквей, белоснежные паруса колоколенок… В густой августовской зелени они выплывали тут и там. «Господи, сколько же их здесь, что за город такой богоугодный, будто в сказку какую попали».

Яблочный дух стоял в воздухе. Спелые плоды краснели в зелени. «Вот и осень подкралась незаметно, – подумала Анна Андреевна, – четырнадцатого уж медовый Спас, девятнадцатого – яблочный Спас – праздник Преображения Господня, а там уж и конец Успенского поста. Как быстро лето пролетело!»

– Что примолкла, душенька? – тронул ее за руку Петр Гаврилович. – Столица здесь была всей Владимиро-Суздальской Руси, в 12–13 веках отсюда Русь пошла… Мастеровитый народ жил, белым камнем здесь работали, на века строили. Летописи говорили, что по каменному делу лучше их, почитай, и не было. Владения мерей – отсюда и пошло Володимерево, «володения меря», стало быть. А никакой не «владей миром», как иногда думают. Русский человек не стремился владеть миром, у него своей земли хватало.

– Уж Константина и Елены церковь проехали.

Ямщик остановил коляску, показал кнутовищем:

– Там, за Успенским далее… внизу…

Путешественники недоуменно кивнули, еще не вполне различая церкви города.

– Папашенька мой выстроил, на свои кровные. Наверху места не дали, зато к реке близко – церковь Николы Мокрого всем путешествующим благословение дает.

– Растопыристо живете, – согласился Петр Гаврилович, разглядывая с горы чудный вид на город.

– Ямщицкий промысел кормит, уж, почитай, два века людей возим; ну, трогай, сердечные, с Богом, – и возница широко перекрестился.

– Звон колокольный? Павлыгин, что за праздник?

– Не ведаю, – отвечал тот, не поворачиваясь, но крестясь широко на всякий случай. – Из Доброго-то села как славно собор видать! Эх ты, Господи! Благодать-то какая! Соборная площадь с Успенским… Дальше – снова гора, Студеною зовем…

– Вот мы и на месте, душа моя, – коляска остановилась близ Соборной площади.

Петр Гаврилович, держа сына на руке, подал другую жене. Она оперлась и осторожно оставила коляску. Деревянный дом? Анна Андреевна удивилась.

Как ни спешил Петр Гаврилович, а своего прямого предшественника на посту гражданского губернатора, Александра Борисовича Самойлова, родственника всемогущего фаворита Екатерины II – Григория Потемкина, он не поспел увидеть. Торопился Самойлов на новые хлеба, добытые ему богатым дядюшкой.

Губернское деление только-только состоялось, и даже каменного дома для губернатора в городе не нашлось. Самойлов жил в казенном деревянном доме, где на первых порах пришлось обитать и семейству Лазаревых. Неподалеку на Большой улице находилась Знаменская (Пятницкая) церковь.

– Голубонька, устала, чай, давай твоего робеночка, присмотрю, – поспешила к ним навстречу старушка с румянцем на щеках, полноватая, но весьма проворная, оставшаяся от прежних хозяев прислуга. Белый платок, под подбородок увязанный, сверкал чистотой. Анну Андреевну тронуло ласковое обращение, да и сам опрятный вид.

– Как кличут тебя, матушка? – спросил Петр Гаврилович, довольный ее приветливостью.

– Степанида Афанасьевна, милостивый государь, – отдала она поклон, – а попросту вся улица зовет Стешею.

– Не затруднит ли тебя, Степанида Афанасьевна, нянюшкой в наш дом поступить?

– Какое затруднение, сокол мой, с превеликим удовольствием! Уж я, чай, таких-то чадушек полсотни, не меньше, выбаюкала.

– Помощница тебе, Аннушка, быстро нашлась, и то ладно.

Петр Гаврилович передал сына старушке. Женщины, не торопясь, вошли в дом. Серый с зелеными глазами Барсик лежал на перилах крыльца, греясь на солнышке; при первых шагах ловко порскнул в сторону, освобождая дорогу.

Петр Гаврилович поманил адъютанта и быстро прошел в свой кабинет. Широкий стол у окна, кожаный диван и два кресла – вот и вся меблировка, лишнего наместник не любил.

– Отчего звонили? – спросил он адъютанта.