Приезжал Севела в Калифорнию после еще не раз, но чаще – в Нью-Йорк. Один из таких визитов совпал с событием печальным: мы навестили с ним умирающего Юру Ойслендера. Госпиталь, куда поместили нашего приятеля, был бесплатным, то есть для неимущих. Совсем неимущих, каким и был здесь Ойслендер. Он знал, что у него рак, усугубленный циррозом печени, и всё равно надеялся жить, мы же как могли с Севелой пытались поддержать эту надежду… Печальное отступление
Я знал, что Юра тяжело болен. Знали об этом и те немногие друзья его, с которыми он в последние месяцы своей жизни находил силы и, наверное, желание поддерживать отношения. А их, друзей, действительно, оставалось совсем немного. И сил – тоже…
Болезнь пришла незаметно и сразу.
Еще летом прошлого года во время моей поездки в Нью-Йорк выкроилась, выпала каким-то чудесным образом пара свободных дней из сумасшедшего ритма, в который каждый раз оказываешься втянутым, попадая в этот город, и я арендовал в Нью-Йорке машину, чтобы доехать до Вашингтона и навестить Аксенова. Там же жил и Суслов Ильюша, прознав моём намерении друживший с Ильёй Ойслендер упросил взять и его в машину – потом, мол, и вернемся вместе: обратный билет у меня был из Нью-Йорка. „При условии, – предупредил я Ойслендера, – в дороге – ни грамма. Договорились?”. – „Конечно!” – легко пообещал Юрка. Усадил я его в арендованный “Мустанг”, едва мы выбрались из паутины городских хайвеев и встали на прямое шоссе, ведущее к Вашингтону, я оглянулся: Ойслендер (он удобно разместился на заднем сиденье) полулёжа посасывал виски из плоской бутылочки-фляги.
«Юра! Мы же условились…». – «Да я так, чуть-чуть». Это «чуть-чуть» продолжалось все четыре часа, что мы ехали.
А через несколько часов мы уже распивали чаи и что-то еще в гостеприимном доме Ильи Суслова, что был милях в десяти от Вашингтона. На следующий день, соединившись с Аксеновыми и под их добрым руководством, мы исследовали с Василием столицу нашей нынешней родины. И еще через день, возвращаясь с Ойслендером в Нью-Йорк, умудрился я где-то под Нью-Джерси въехать не на тот “хайвей”, что обошлось в добрых три часа потерянного времени. О чем мы, правда, не очень жалели – в дороге всегда есть о чем посудачить, если видишься не часто.
Будничное воспоминание, оно стало приобретать особое значение, когда в следующий мой приезд мы с Севелой навестили Юру в больнице после его первой операции. Как оказалось вскоре – далеко не последней. Юра с трудом поднялся с койки, выпутавшись из покрытых ржавыми пятнами простыней; придерживая под руки, мы вывели его в коридор. И пробыли вместе час, может, немного больше.
Заночевали мы у Сусловых, там, естественно, встретили нас за столом.
Пьющий Юра был человек, да что уж теперь говорить – давно нет его. Не знали мы тогда, что осталось Юре жить совсем мало. Совсем – наверное, его фотографии с того вечера стали самыми последними.
– Вот, – говорил он мне тогда, а кажется, совсем недавно, – встану на ноги, переберусь к тебе в Калифорнию, возьму в аренду такси – и буду водить, на еду и жильё заработаю – много ли мне надо?
А ведь и правда – он заработал бы, если бы… “Надежды – никакой”, – сказал мне вполголоса врач, вышедший в коридор, где я поджидал его после визита к больным – там в палате лежало еще человека три. Кажется, все безнадёжные, потому и комната была малолюдная.
– А что, хорошо в Калифорнии? – снова спрашивал он.
– Вот бы переехать к вам… Хорошо бы… Я знаю, я бы там быстро поправился…
Дежурный врач, у которого мы уже без Юры старались выпытать что-нибудь, только покачивал головой, разводил руками и улыбался. Улыбчивый был врач.