БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

Разговор первый с Лимоновым: Каждый человек – миф

В конце семидесятых – сначала в Париже, в издаваемом тогда Николаем Боковым журнале “Ковчег”, а вскоре и в Нью-Йорке – отдельной книгой вышел на русском языке роман Лимонова “Это я – Эдичка”. И почти сразу даже те, кто не читал романа, стали иметь о нем свое мнение. При этом все знали, что книга – необычная, смелая, вызывающе откровенная.

Кто-то вообще не считал роман литературой, но лишь упражнениями в порнографии, отказывая Лимонову в наличии писательского дара. А было – и что называли его провокатором, льющим воду на мельницу советской пропаганды. Другие же посчитали Лимонова одним из самых ярких и талантливых писателей, работающих в русском языке.

Мне роман показался крайне, даже болезненно поэтическим. Я потом возвращался к его главам, перечитывал, чтобы утвердиться в этом ощущении – или от него отказаться. Не отказался. Я и сейчас, когда писательская популярность Лимонова поддерживается ежегодно новой книгой, – а они выходили даже и при его двухлетней отсидке в заключении, – так думаю.

Вот и получается, что его первая книга стала не просто заявкой автора на свое место в современной литературе – но утвердила своим появлением жанр, в котором Лимонов продолжает работать и сегодня при всем разнотемье его новых опусов. А тогда почти сразу книга была издана во Франции, в Западной Германии и в Голландии.

Не случайно, наверное, в 1981 году в Лос-Анджелесе, на упомянутой во вступлении к этим главам писательской конференции, не было выступлений, так или иначе не касавшихся Эдуарда Лимонова – и личности тоже, не только его творчества. Вот она, слава, о чём мы тоже говорили с ним в тот год, но об этом – ниже.

А спустя несколько месяцев мы с Сережей Рахлиным, незадолго до того примкнувшим к редакции «Панорамы», чтобы составить 50 % её тогдашнего творческого коллектива (другие 50 % составлял автор этих заметок) уехали на неделю в Северную Калифорнию…

Конечной целью поездки был Сан-Франциско: кому доводилось ездить по этому шоссе, знает – оно имеет свой номер, как и все другие. У этого – номер был “1”. Наверное, исчисление их начинается с западной части Североамериканского материка, потому что западнее был только океан. Тихий. Великий. Потрясающий – тоже было бы верно: своей необъятностью, даже когда линия горизонта сокрыта ночной тьмой, угадывается эта его необъятность, его величие. Днем же (а ночью я бы теперь не рискнул пробираться по узкой дороге, двум встречным машинам с трудом разминуться, зажатой между каменной стеной – склоном горы, и пропастью, на дне которой плещется прибой). Жуть – но и безумно красиво. А тогда, ровно четверть века назад – рисковал. Итак – в Сан-Франциско. Но не сразу: в прибрежном Монтерее, отстоящем в двух часах автопути от Сан-Франциско, меня ждали, как мы условились, поселившиеся там на какое-то время Саша Соколов и Лимонов.