БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

– Но тогда поставим вопрос так – ты русский поэт?

– Безусловно. Потому что поэзия – более консервативная форма творчества.

– Как по-твоему, – процесс отторжения всё большего числа русских писателей и поэтов от российской земли – на пользу он или во вред русской литературе?

– Я считаю, что это очень здорово! Конечно, будет масса жертв. Часть литераторов в эмиграции погибнет – в творческом смысле. Но эмиграция безумно оживит русскую литературу: она даст ей новые силы, новые темы, продвинет её в настоящий мир. Россию одни рассматривают как тюремную камеру, другие склонны считать ее теплицей, комнатой со спертым воздухом – я имею в виду культурный климат России.

Поэтому очень здорово, что открылись, наконец, двери – и мы вышли в этот мир. Полихорадит, пройдет трудный период и, наверное, русская литература обогатится массой хороших вещей. У Запада есть чему поучиться, даже у презираемых всеми авторов бестселлеров. Кстати, они совсем неплохие профессионалы… Русской литературе, искореженной идеологией, недоступны сегодня даже такие вот немудренные книги.

– Это, наверное, не вполне справедливо – «вершины» всё же сильны, но нет дробротного среднего уровня… Не так ли?

– Эта тема заведет нас далеко. Конечно, есть советские писатели, которые пишут на совсем неплохом уровне. Они есть и пишут иногда лучше, чем многие уехавшие писатели. Но в той же России существует целый ряд запретных тем. Например, – секс, за который на меня все дружно набросились два года назад, а теперь не менее дружно начинают хвалить. Тема совершенно не изведанная русскими писателями, даже слов соответствующих не имеется в нашей письменности. Вот я и столкнулся с необходимостью употреблять отвратительные ругательства.

Может быть, через одно литературное поколение эти слова станут вполне приличными. Область секса – только один пример. Русские люди и русская литература не очень “флексибл”, не гибкие они. Видимо, это результат более чем шестидесятилетней изоляции – и духовной, и культурной. Я считаю, что России пора приобщиться к общемировым ценностям. А потом разберемся – что плохо и что хорошо в этих ценностях.

– Несмотря на шокирующие читателя элементы, “Эдичка” может казаться произведением лирическим, даже трогательным… Сам-то ты как это представляешь? – спросил я Лимонова. В его ответе сегодня следовало бы, и мне безумно хочется сделать это сейчас, – поставить подряд три восклицательных знака, читатель без труда заметит – где именно.

– Конечно, – согласился Лимонов. – Это “лав стори”, история любви – все остальное потом. Я и не пытался писать книгу о политике, я далек от всего этого. Я далек даже от социологии. И включил я эти элементы в книгу только как неотъемлемую часть сознания моего героя. Не писал я книгу и об эмигрантах, как это многие поняли. В сущности, я написал экзистенциалистскую книгу о любви. Герой мог быть китайцем, приехавшим в Японию… «Лав стори», культурный шок, меняющаяся вдруг жизнь – это могло быть где угодно… Мог быть американец, приехавший в Москву.

Я знаю одного кубинского писателя – с ним в Советском Союзе произошла подобная история с любимой девушкой. Он живет в Париже и, после выхода моей книги по-французски, он позвонил мне и сказал об этом. В 1976 году я встретил в одном из Университетов Калифорнии немца, который, приехав в Америку, тоже испытал культурный шок. А он всё же из Западной Германии человек. И его бросила здесь любимая женщина. Эта история – вечна. Всегда она была, есть и будет. Всё остальное – постольку поскольку…