БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

Примечание. Декабрь 1982 г. – эта дата стояла в первой публикации наших разговоров, за ней следовал рассказ Лимонова “Press Clips”, вызвавший очередную волну читательских писем в редакцию. Впрочем, так случалось всегда.

Не верил я тогда серьезности намерений Лимонова – принять участие в каком-нибудь государственном перевороте, или в чем-нибудь таком же «веселеньком». Выходит, был я неправ: где-то сохраняются у меня фотографии, присланные Лимоновым из Сербии – вот он в окопе, целится куда-то из пулемета, что ли, или какой-то другой убойной штуковины, с его припиской, что-то вроде: «Несколько албанцев уже уложено…».

Я чуть ли не умолял его в ответном письме: «Эдик! Да брось ты, ради бога, эту фигню, заигрался, будет с тебя! Садись, работай!». И вот его ответ, дословный: «Ты был последний, кто меня понимал…».

Да нет, ошибался Эдик: этого я как раз никогда не понимал.

Но и при этом сохраняется очень ностальгическое отношение к тогдашнему Лимонову, в общем-то, еще едва выросшему из харьковского мальчишки-хулигана, из московского поэта богемного андерграунда, жившему шитьем брюк для модников из его круга. И не только… Отношение это в большой степени переносится и на нынешнего Лимонова – и с этим ничего не поделаешь: так уж мы устроены.

Что же касается сантиментов – мои заметки казались бы мне неполными, если бы я не упомянул сегодня визит к Лимонову, чья неприязнь ко всему советскому и казарменному мне была хорошо памятна с давних времен. Не то – теперь…

Если не ошибаюсь, в 2000-м навестил я Лимонова в квартире добротного арбатского дома, что почти напротив Вахтанговского театра. Казалось бы, чего желать лучше? Только он готовится к переезду куда-то в Алтайский край. Там у него, объясняет он, много товарищей по основанной им “национал-большевистской” партии – “партайгеноссе”, что ли?

Дверь мне открыла белобрысая девица, коротко, почти наголо стриженая, на вид лет пятнадцати, вся такая “панковая” и очень серьезная. Лимонов оттеснил ее от двери и почему-то сразу стал меня заверять: “Ей уже есть восемнадцать!”

Наверное, последнее, что мне пришло бы в голову, это интересоваться возрастом его подруги, было о чем помимо этого поспрашивать друг друга – ведь последний раз мы виделись в Париже, лет десять назад.

Я осмотрелся в квартирке – скудное убранство, мебели почти нет, на стенах – плакатные портреты: какие-то красноармейцы, красные знамена и звезды. Очень было похоже на его парижское жильё – хотя, кажется, об этом уже было выше… Оттуда, рассорившись вдрызг, от него убегала Наталья и потом сюда возвращалась. Просидели мы недолго – оба куда-то торопились, условились встретиться в другой раз.

Другой раз, даже другие разы – я стал бывать в Москве чаще – произошел спустя два с лишним года, уже после его лагерной отсидки – добился всё же… (Ахматова однажды выразилась, когда ей сказали – сослали Бродского; говорят, она даже как-то и не очень огорчилась: “Они же “Рыжему” биографию делают!..” Вот так и с Лимоновым.)