Брабантский мастер Иероним Босх

– Я же не говорю, что мы обязаны изображать всех людей богоподобными. Но и не создавать всех по единому образцу, лишь бы они играли отведенную художником роль. Люди не всегда красивы, но всегда многообразны. Отличаются внешностью, нравом, занятиями. Манерой одеваться, в конце концов. Одна и та же шляпа не сидит на двух разных головах одинаково. Тому, кто сумеет уловить это, откроется неиссякаемый источник сюжетов и образов.

– И все равно я нахожу небывалое более интересным, – продолжал упрямиться Йерун. – Оно меня вдохновляет.

– Вдохновляет сам труд. Если только браться за него с охотой. Просто ты мало видел людей. Или не присматривался к ним внимательно. Это несложно исправить, на то и дана человеку учеба. Можешь считать, что тебе повезло – Брюгге город большой, народу в нем много. И все разные.

– Что я должен делать?

– Смотреть и видеть. Наблюдать за людьми. Находить и учиться изображать именно необычное, интересное. Это может снабдить тебя материалом на многие годы вперед, понимаешь?

– Но как же мастерская?

– В мастерской поупражняешься с тем, что прежде отыщешь в городе. Я не ограничиваю тебя, можешь бывать где хочешь и сколько хочешь. Ну, само собой, чтобы мне потом не пришлось вытаскивать тебя из городской тюрьмы, – усмехнулся мастер. – Главное – подмечай интересное в людях. И рисуй по свежей памяти – никакая голова не сохранит увиденное лучше рисунка. Главное, пойми, Йоэн, я не направляю тебя праздно шататься по городу. Это учеба и труд. Из этого ты вынесешь больше, чем имел до прихода в Брюгге. Именно таким образом упражняется часть моих подмастерьев – те, кому это нужнее. Иные выполняют работы вне мастерской – трудятся у заказчиков или помогают мне по хозяйству. Но каждый из них подмечает и делает зарисовки. Я скажу Петеру взять тебя в товарищи. Заодно он покажет тебе город.

Йерун слушал, не перебивая.

– Среди твоих дорожных рисунков, – продолжал мастер Ян, – уже есть подобное. Тот бродяга с коробом за спиной. Ведь ты встречал его, верно?

– Да, мы разговаривали.

– И он не показался тебе скучным.

– Нет, наоборот! Я изобразил его без прикрас, таким, каким увидел.

Йерун в самом деле прекрасно запомнил коробейника Микеля и его сказку про сено. После той встречи он еще несколько раз повторил по памяти рисунок, подаренный Микелю, – уж больно ярким оказался образ бродячего торговца – бывшего книжника. Один из рисунков Йерун сделал серебряным грифелем – подарком коробейника. Юноша никогда не держал в руках такого инструмента, ему не терпелось опробовать новый грифель в деле. Серебро оставляло на бумаге и дереве тончайшую линию, однако след серебра держался не в пример крепче следа свинца – стереть его хлебным мякишем оказалось невозможно.

– То-то и оно, Йоэн. Ты задержал взгляд, и взгляд открыл тебе многое. Нам, художникам, не следует пренебрегать этой возможностью. Сделай привычным то, что уже удается тебе по наитию. Тогда ты приблизишься к тому, чтобы в свой черед стать мастером.

Фокусник

На углу возле рынка кожевников торговали всякой всячиной – кто с легких складных столов, заменяющих прилавки, кто раскладывал свой товар на бочонках и сундуках, кто и вовсе довольствовался куском холстины, расстеленной прямо на земле. Продавали здесь все понемногу – большей частью старую, видавшую виды одежду, утварь и прочее, чему лучшее место – лавка старьевщика. Или свалка. Могло показаться, что многие продавцы выставляли здесь свое имущество, подчас последнее, не желая просить милостыню. И на этот товар находились покупатели – у бросовых вещей и цены были бросовые. На таких «мышиных рынках» художники иногда присматривали занятные вещицы для своих мастерских – на них недурно было упражняться в рисовании и живописи.

Именно за этим пришли сюда Йерун и Петер – тот самый верзила, который первым встретил Йеруна в доме дяди. Петер был на пару лет старше Йеруна. Внешне он изрядно походил на быка – большого, тяжелого и грозного с виду, однако смирного нравом и весьма добродушного. Двое подмастерьев быстро сдружились.

Петер с видом знатока рассматривал горшки с оббитыми краями, оловянные кружки и масляные лампы. Йерун, скучая, вертел головой по сторонам, стараясь отвлечься. Он, надо сказать, недолюбливал чужое старье. Каждая из вещей представлялась ему одушевленной, хранящей память о жизни предыдущих хозяев. Чаще всего эта память оказывалась недоброй, душной, как спертый воздух в забытом чулане, пыль из которого пора выгребать лопатой. Прикасаться к такому лишний раз не хотелось. Конечно, в мастерской отца старые вещи преображались, взгляд и рука художника давали им новую жизнь и смысл, какого предмет не знал прежде, но здесь, на «мышином рынке», подобного было не достичь. Множество вещей, каждая со своей историей, в несколько минут утомляли взгляд и фантазию.