Брабантский мастер Иероним Босх

Недавно Йерун подвергся настоящему испытанию. Он надолго запомнил, как они вдвоем с Петером оказались в доме городского богатея – забыл, правда, что за нелегкая занесла их туда. С первого взгляда Йеруна удивило то, что дом, хоть и достаточно велик, выглядит почти заброшенным – в нем как будто проживало слишком мало людей, чтобы наполнить комнаты и коридоры жизнью. Повсюду царило запустение и застарелый беспорядок – он, судя по всему, и был настоящим хозяином дома. Тот же, кого называли хозяином люди, принимал посетителей в постели – так как был тяжело болен. Богач оказался человеком преклонного возраста, годы и болезнь не успели погасить в нем только самые последние искорки жизни. В постели сидел некто, больше всего похожий на живой скелет, обтянутый пергаментом. Возле постели хлопотали нотариус и священник из ближайшей церкви – первый занимался завещанием, второго долг обязывал позаботиться о душе умирающего. Родных и близких в доме не оказалось – в прежние годы богач, слывший небывалым скупцом, разогнал и отвратил от себя всех.

– Умирает, потому что слишком скуп, – тихо поделился с подмастерьями художника нотариус. – Пожалел денег на лекаря, а теперь уже поздно пить отвары. Знал бы он, почем нынче устроить похороны – о!

– Что бы он сделал?

– Ожил бы после смерти на пару часов, чтоб самому донести свой труп до кладбища! – сердито ответил нотариус.

Итак, людей у постели умирающего собралось немного. Зато добра здесь было собрано столько, что хватило бы на два таких дома, заполненных обитателями самого разного возраста и рода занятий. По углам и вдоль стен громоздились ларцы, сундуки и ящики, а где их не было, всевозможное имущество лежало наваленное грудами. Старик-хозяин давал деньги в рост, и в последние годы охотно брал в залог все, что только ни предлагали попавшие в его лапы. Йерун разглядел множество пар обуви – мужской, женской и даже детской, от добротных охотничьих сапог до простецких деревянных башмаков, подчас старых и негодных. Была здесь и конская сбруя, и ворохи одежды, и ящики со всевозможным инструментом, утварью и посудой – оловянной, серебряной и даже стеклянной, считавшейся роскошью. Бросилось в глаза снаряжение рыцаря – шлем с забралом, меч и щит, и турнирное копье в придачу, – видно, нужда заела некоего благородного сеньора либо его наследников. Заела настолько, что рыцарь оставил у ростовщика свои доспехи и дорогие и почетные трофеи, взятые на турнире или в бою. У кровати умирающего в строгом порядке, напоминающем построенную в каре баталию[6] пикинеров, стояли ларцы, набитые монетами. В темном углу сиротливо притаилось распятие – видно было, что о нем хозяин если и думал, то в последнюю очередь.

Йеруну подумалось, что явись сюда ангел, он так же тихо встанет в углу, не находя сил поднять отягченную грехами душу умирающего. Зато бесам в доме скупца было раздолье – они, казалось, кишели среди вещей, отвратительные, серые и косматые, похожие не то на больших мышей, не то на ожившие хлопья пыли, которой на хозяйском богатстве скопилось предостаточно. Они перебирали добро богатея, выискивали в его нагромождениях вещи подороже и, издеваясь, подсовывали хозяину – ведь известно было, что на суд Божий он явится нагим и босым, что не сможет прихватить с собой ни единой монетки. Слева от кровати юноша разглядел невысокую приоткрытую дверь – видимо, дверь кладовой. Он не сомневался, что именно там, в тесноте и пыли накопленного не впрок богатства, уже притаилась, ожидая своего выхода, сама Смерть.

Йерун зажмурился и перекрестился, стараясь унять разошедшееся воображение – он уже в который раз давал себе слово, что заострит внимание на людях, не отвлекаясь на небывальщину. Небывальщина теснилась, уступая место образам людей, но исчезать совсем не собиралась.

* * *

– Хэй, дамы и господа! Не проходите мимо, глядите сюда! Гостей не обижаем, игрою забавляем! Ловкие руки, забавные трюки! Не захочешь глядеть – после будешь сожалеть!

Йерун повернулся на голос. Шагах в десяти в стороне от рядов, торгующих старой рухлядью, в тени невысокой стены из темного кирпича особняком стоял прилавок, не похожий на соседние. Во-первых, это был широкий и крепкий стол. Во-вторых, ни на нем самом, ни вблизи него не было видно никакого товара – юноша разглядел только несколько мелких предметов, назначение которых понял не сразу. Людей зазывал, размахивая руками, необычного вида человек в красном одеянии и высокой черной шляпе.

Лицом он не походил на фламандца – человека отличала смуглая кожа и большие черные глаза, густые кудрявые волосы цвета воронова крыла достигали плеч. В какой-то момент он повернулся в профиль, и форма его носа живо напомнила Йеруну рассказы о диковинных птицах папагаллах – точь-в-точь такими описывали их клювы. У стола уже собирались люди – человек восемь или десять, подходили все новые, но, сколько бы их ни толпилось на небольшом пятачке, черноволосый не терялся среди них. Он оставался заметным подобно черному грачу, присевшему на ограду курятника.